«1917»: Конструктор красного цвета

Владислав Шуравин ,

1917
Режиссер: Сэм Мендес
В главных ролях: Джордж Маккэй, Дин-Чарльз Чепмен, Марк Стронг, Эндрю Скотт
Дата премьеры в РФ: 30 января

В перерыве между очередными сражениями капралы Скофилд (Джордж Маккэй) и Блэйк (Дин-Чарльз Чепмен) дремлют на лоне природы, в стороне от окопов. Их умиротворенный сон нарушает упитанный язвительный сержант, который отправляет парней в штаб, чтобы разузнать подробности одной важной миссии.

Связь с передовой потеряна, а наступление британской армии на якобы отходящие немецкие войска вот-вот свершится. Проблема в том, что гансы, судя по всему, сымитировали бегство для обманного маневра, поэтому два молодых капрала должны пересечь линию фронта, меньше чем за день добраться до соратников и спасти их от участия в кровавой бойне.

Главная особенность «1917» (она же — причина большинства упреков критиков) в форме, съемке якобы одним кадром. Тут, впрочем, надо уточнить, что, во-первых, склеек в фильме хватает — было бы желание их искать, а во-вторых, иллюзия единого дубля разрушается где-то на середине истории. На уступки содержанию Мендес идет: все-таки не такой он отъявленный формалист. Несмотря на желание изобразить естественное течение времени, режиссер взвинчивает скорости повествования то взрывом растяжки рядом с героями, то бегством от отряда пьяных фрицев (проще говоря, наполняет путешествие из точки А в точку Б довольно зрелищными событиями). Хотя может ли военное время быть другим, не несущимся на всех скоростях, как сбитый кукурузник, падающий на Скофилда и Блэйка в одном из эпизодов?

1917_movie
Variety

«1917» напоминает самый настоящий хоррор. Из метафизики войны с заунывными морализаторскими разговорами Мендес вычленяет «мета», воздействуя на зрителя исключительно физикой. Гниющие трупы лошадей и людей, в один из которых герой случайно залезет порезанной рукой, или постоянный саспенс, ожидание, что следующий шаг станет последним. Есть здесь даже присущие жанру аналоги джампскейров: взрывы, которые на физиологическом уровне пугают похлеще монстров Джеймса Вана. В этой истории нет времени для передышек: полная тишина может быть прервана свистящей пулей. Параноидальное чувство вечной угрозы — пожалуй, одно из главных достижений фильма.

Хотя в таком условно «немом», созерцательном кино авторская рефлексия выражается отчетливо. Но не в диалогах с критикой милитаристских ценностей (их тут от силы два), а в поэтике Мендеса. Удивительная выразительность помогает ему не только пугать и создавать напряжение, но и говорить о войне на интернациональном языке кино. За это, кстати, «1917» тоже принято ругать: мол, сравнивать упавшие лепестки с белоснежными, раздувшимися от воды трупами солдат пошло и банально. Но в таких визуальных метафорах раскрывается весь антивоенный пафос фильма. Местами он вообще напоминает жуткое натуралистичное стихотворение, сплошь состоящие из броских образов. В такие моменты Мендес не пытается создать цельное высказывание — тут он «создает» чистую эмоцию.

1917_FEATURE-1-1600x900-c-default
THR

Возможно, проблема как раз в том, что эту эмоцию он хочет именно что создать. Даже изящные движения камеры Диккенса не изменят одной вещи, с которой на этот раз сложно не согласиться: фильм Мендеса это действительно хитрый конструктор, в котором все рассчитано до малейшей подробности. В нем нет места стихийности, и даже его композиция выстроена по четким драматургическим канонам. Плохо ли это? Разумеется, нет. Но такой строгий подход режиссера неминуемо вызывает вопросы у публики. Причем любопытно, что для столь сложной по меркам массового военного кино формы Мендес рассказывает о совершенно понятных, простых вещах. Задание Скофилда и Блэйка миротворческое, направленное чуть ли не на прекращение войны. И, возможно, они ее остановят. Сегодня. Но завтра, уже вне зависимости от маленького человека, наступит новое, еще более кровопролитное сражение.