Синонимы / Synonymes
Режиссер: Надав Лапид
В главных ролях: Том Мерсье, Кантен Дольмер, Луиз Шевийот
Дата премьеры в РФ: 25 апреля
Молодой парень с внушительным рюкзаком спешно идет по улице. Он не смотрит по сторонам, только бегло озирается, но становится понятно: вокруг Париж. Парень достает ключ из-под коврика, обнаруживает, что в его с виду роскошном Airbnb-пристанище на берегу Сены нет никакой мебели, кидает все вещи на пол, идет в ванную. Не проходит и десяти минут, как в квартире раздается подозрительный шум, и парень выбегает из душа, чтобы обнаружить, что все его вещи до единой — даже трусы — исчезли. Голый и замерзший, он безуспешно стучит во все соседские двери, а потом ложится в ванну, пытаясь хоть как-то согреться под слабым напором теплой воды.
Если вы купите в Париже открытку с изображением влюбленной пары на фоне Эйфелевой башни, скорее всего, это будут Эмиль и Каролин. Эмиль, разумеется, неудачливый писатель-романтик, зато сын богатых родителей, а Каролин вообще играет на гобое. Гобое! Именно эти соседи с молотком наготове (молоток, наверное, серебряный) идут проверить открытую дверь этажом ниже и находят в ванне полумертвого Йоава. Ему, конечно, тут же выдают лишнее белье, лишние шесть рубашек на вешалках, лишнее пальто от модного дизайнера и лишний смартфон. Выясняется, что Йоав только что эмигрировал из Израиля и собирается начисто забыть об этой — тут он подбирает десять синонимов к слову «ужасная» — стране и стать французом.
«Синонимы» — это очень неровная и, несмотря на отсутствие радикальных плот-твистов, вечно держащая в напряжении картина. Она вряд ли принесет зрителю сиюминутное удовольствие или вызовет мгновенный эмоциональный отклик, но надолго ляжет грузом для размышления на плечах. Пресловутое напряжение в первую очередь создается благодаря дебютанту Тому Мерсье. Интересно, конечно, где людей так учат играть скрытое безумие (ладно, ответ известен — в киношколе Израиля).
Его герой подобен сжатой пружине, и непонятно, в какой момент она ударит в лоб. Йоав отчаянно пытается сбросить с себя национальную идентичность и начинает с языка. Он отказывается говорить на иврите, покупает словарь французского, маниакально повторяя на улице синонимичные слова, а заодно черпает новые знания у Эмиля и Каролин. Местами его старания доходят до крайней точки: даже с (предположительно) сестрой, которая не знает французского, он отказывается говорить на родном языке; с отцом общается на английском.
Историю Йоава режиссер Надав Лапид во многом списал с себя — когда-то он тоже приземлился в Шарле-де-Голле без документов, с мигрантским запасом французского и интуитивным желанием «жить и умереть в Париже». «Меня похоронят на Пер-Лашез», — уверенно заявляет его герой. Лапид изначально ставит Йоава в самые жесткие, но и самые подходящие для перерождения условия: забирает все до единой вещи из старой жизни и вручает все новое и желанное на блюдечке, причем приходит это от идеальной, даже карикатурной французской пары.
Отношения между тремя главными героями невольно наводят на мысли о параллели с «Мечтателями» Бертолуччи — здесь тоже образуется любовный треугольник, причем есть серьезный намек, что соединены все углы. Между героями Мерсье и Кантена Дольмера возникает броманс с многообещающим уклоном в «романс», и когда зритель уже успел убедиться, что Каролин ревнует Эмиля к Йоаву, дело приобретает неожиданный оборот.
Восторженность красотой Парижа сразу исчезает из уравнения: герой сознательно отказывается поднимать глаза выше тротуарной плитки, словно радикально заявляя: я не турист, у меня все серьезно. Камера скользит по глади Сены или витринам кондитерских, а когда совсем нет сил терпеть, взмывает в небо. Фраза «Увидеть Париж и умереть» в данном случае превращается в «Не увидеть Париж и жить дальше». Отдельное спасибо режиссеру за это: отсутствие избитых символов города в кадре автоматически выделяет фильм из целого жанра «Я-приехал-в-Париж-увидел-Эйфелеву-башню-и-остался-навсегда-есть-круассаны».
Почему же тогда Франция? У Йоава нет ответа на этот вопрос. На самом деле герой не хотел «стать французом», он хотел перестать быть самим собой. Впрочем, обе идеи оказались провальными. Несмотря на все усилия, израильские флэшбеки всегда рядом: во-первых, собственные воспоминания героя из армии. Во-вторых, Йоав устраивается на работу в израильское посольство в Париже, где встречает образ того, от чего бежал: милитариста Мишеля, орущего в лица людям «Я еврей!» и распевающего в метро гимн Израиля. Казалось бы, этот гротеск здесь для того, чтобы противопоставить «образцовое» воспитание Францию «грубости» Израиля и убедить героя в правильности его выбора. Но нет — чем ближе мы к финалу, тем яснее становится, что Йоав-израильтянин никуда, в общем-то, уходить и не собирался.
В какой момент герой осознает, что просто примеряет на себя другую униформу? Когда приходит сниматься в порно, где по сюжету должен играть израильского солдата в паре с «девушкой из Палестины»? Когда зачитывает текст «Марсельезы» на курсах французского патриотизма для мигрантов? Догадывался ли он об этом с самого начала? Страны-синонимы, люди-синонимы, да и сам Йоав — только синоним к французу. Можно найти слова покрасивее, но значение никогда не меняется.
