Подлинная история банды Келли / True History of the Kelly Gang
Режиссер: Джастин Курзель
В главных ролях: Джордж Маккэй, Рассел Кроу, Николас Холт, Эсси Дэвис
Дата премьеры в РФ: 27 февраля
«Ничто из того, что вы увидите, не является правдой»/«Nothing you're about to see is true» — эпиграф, по-панковски открывающий фильм Джастина Курзеля с громким названием «True History of Kelly Gang». На этом семантическом парадоксе — противоречии подлинности и правильности — и построена очередная (четвертая по счету) квазибиография Нэда Келли, известного австралийского убийцы и бушрейнджера.
Одержимость Курзеля как ассасинами, так и делами давно минувших дней, уже, конечно, как-то сыграла с ним злую шутку. Но новый для него метод рассказать не самую очевидную историю, находясь в плену и у реальных фактов, и у художественного текста, который он адаптирует (одноименный роман Питера Кэри), смешивая одно с другим, позволяет ему найти свою правду. Но вернемся к истории.
Все беды семьи Келли тянутся из череды тягостных обстоятельств и констант, присущих «новым австралийцам» — британским колонистам низших слоев или попросту осужденным, сбытых короной для освоения материка в середине XIX века. Нэд Келли (Джордж Маккэй) начинает свой биографический рассказ (обращенный к дочери) в трех актах с честного признания, что его жестокий нрав породили родительская нищета (как финансовая, так и воспитательная) и несправедливый, рабский миропорядок, установленный новыми завоевателями.
Неудачливый отец (Бен Корбетт) имел проблемы с алкоголем и воровством (почему-то свиней), за что и был сослан из Ирландии как преступник. А мать (Эсси Дэвис), дабы найти хоть какие-то средства на содержание детей и небольшой лачуги, вынуждена была торговать собственным телом, оказывая услуги британским офицерам. Таково детство Нэда. Оно исчезает так же быстро, как и последний фунт из бюджета семьи Келли, не способной в очередной раз откупиться от местной власти. Последняя, впрочем, отправляет отца семейства до смерти гнить в одиночную камеру, надолго оставив глубокую рану у быстро повзрослевшего юного Келли, обозлившегося на предписанный закон. Неудивительно, что отныне с ним он порывает навсегда.
THR
Первый акт «Келли» у Курзеля получается самым обстоятельным и ровным, как по нарративу, так и по монтажу. В целом потому, что посвящен исследованию истоков токсичной маскулинности антигероя и неизбежности его судьбы, как того бунтаря и борца за независимость, которого хотела тогда и хочет сейчас видеть нация. Смерть реального отца Келли как будто только множит кандидатов на его замену. В качестве такой «обязательной» фигуры маячат два архетипичных образа: власть имущий британский офицер О'Нил (Чарли Ханнэм), коего история никогда не знала, и местный бушрейнджер-ковбой Гарри Пауэр (Рассел Кроу), который хоть в реальности и знаком был с Келли, но в сюжете он появляется намеренно комично — из ниоткуда, как будто иронично констатируя, что у ребенка должен быть отец.
В его же «мужские руки» мать Келли и отдает на воспитание своего сына, а точнее вообще продает, как помощника для налетов на караваны с провизией. Она видит в своем отпрыске будущего национального героя, потому всячески манипулирует им и не оставляет ему шансов на личный выбор. Келли даже удается совершить однажды истинно героический поступок — он спасает мальчика из богатой семьи, которая, в свою очередь, предлагает в знак благодарности оплатить Нэду среднее образование. Но и этот путь ему будет отрезан.
Кадр со съемок
Отсутствие же выбора здесь часто путается с тем, что якобы предопределено судьбой, а на деле незаметно подтасовано лицами, которым это выгодно. И неважно будь то семья или победитель, в итоге пишущий про это историю. Надо помнить, что эту историю пока пишет сам Нэд, поклявшись, что «сгорит в аду, если скажет неправду». А он далеко не победитель. В любом случае, Келли даже в темные времена своего детства старается избежать насильственного самосуда над несправедливостью.
«Мальчик» быстро становится «Мужчиной», если верить одноименным главам. Хотя по факту Келли теперь ищет другого утешения, не в материнской любви, а в бойцовских клубах, организованных на капитал констебеля Фицпатрика (Николас Холт). Деньги, к слову, неплохие, что позволяет Нэду хоть ненадолго осуществить свою мечту — вытащить семью из нищеты. Дружба с Фицпатриком же — наивная мечта обоих о том, что классовую ненависть можно победить, единодушно подавляя латентную гомосексуальность участием в одних и тех же оргиях (еще одной забаве констебля). И это единственное, что их по-настоящему объединяет. Когда же в двусмысленных отношениях проскочит опасная искра, Келли снова одернет руку от убийства (которого от него хотят), но теперь, преисполненый решимости, наконец сколотит знаменитую банду, которая будет совершать налеты в традиционно женской одежде.
Variety
На войне все средства хороши, поэтому в ход идет не только эффект (как считалось, пугающего) кроссдрессинга, но и дезинформация, и мифологизация банды. Так в одной из ключевых сцен, очевидно важной для Курзеля в адаптации, Келли, угрожая газетному обозревателю, просит написать в деталях о многочисленных беспощадных зверствах банды, коих они на деле не совершали никогда. Теперь о Келли складываются легенды, способные, подменяя факты, писать собственную историю, пугающую и элиту, и государственные чины.
Историю о таком же полуреальном Робин Гуде хотят слышать все униженные и оскорбленные жертвы британского колониализма. Экранный образ Келли как будто сопротивляется реальному прообразу и накопившейся фикции, пытаясь через эти тернии найти собственный голос. Для этого Курзель использует экспрессионистский подход: резкий монтаж и грязный фильтр на контрасте с яркой красно-фиолетовой палитрой. Нарратор в лице самого Келли вынужден цитировать самого себя и убеждать, что его рассказ — истина в последней инстанции. Сопротивление уже сложившейся легенде (и той же токсичной маскулинности) обречено на провал.
THR
Экранный Келли лихорадочно ищет, как же завершить свои мемуары, и лично хочет удостоверится, что они попадут в нужные руки для публикации (потому последняя глава называется «Monitor»). Безусловно, эти же руки ее обязательно и исказят, для красоты картины изменив даже последнее сказанное им слово на висельной петле. «Such a life» — художественный вымысел. И подобных «исторических» приписок в нашей жизни, если подумать, тысячи. И все — лишь плод воображения, дабы скрыть серую обыденность или неудобную правду. Она тоже субъективна. Правда и в том, что и автобиография Келли обращена к его собственному чаду, которого историей не зафиксировано. Картина Курзеля не открывает, но отчетливо дает прочувствовать этот парадокс: все, что подлинно — скорее уродливо, а все, что «правильно» — более чем искаженно.
Но, так как чаще всего грань кем-то стерта намерено или стерлась коллективными усилиями со временем, то, пожалуй, стоит искать хотя бы пресловутую искренность. Ее и пытается найти Джастин Курзель в своей экранизации художественной адаптации реальной биографии банды Нэда Келли. Где-то за всей той подлинной исторической мотивацией семьи Келли, угнетаемых противоречивыми законами времен австралийского колониализма, и с десяток авторских вольностей, мифов и легенд, закопана сермяжная правда. Она истошно кричит, хорошо заметна издалека, и даже вполне очевидна.
