Прошло десять лет с тех пор, как Грета Гервиг впервые осветила лоу-фай жанр мамблкора своим как будто импровизированным появлением на экране. В каждом персонаже актриса воплощала всю запутанность и сложность человеческой натуры, спотыкаясь и неуклюже танцуя на протяжении всего жизненного пути.
Даже когда популярность Гервиг начала расти, и она стала сниматься в более масштабных проектах — «Римские приключения» Вуди Аллена, «Девушки в опасности» Уита Стиллмана и «Женщины ХХ века» Майка Миллса — 34-летняя актриса продолжала нести себя с прелестной простотой, которая характеризовала ее ранние роли. Никогда она не казалась более очаровательной, чем во время сотрудничества с ее нынешним партнером, режиссером Ноа Баумбаком в «Гринберге», а затем в «Милой Фрэнсис» и «Госпоже Америке» (сценарий к последним двум картинам они писали в соавторстве).
Попробовав себя во всех профессиях на съемочной площадки (когда-то она даже просто держала микрофон на штативе), Грета наконец-то дебютировала как режиссер, сняв фильм «Леди Птица» с Сиршей Ронан в главной роли. Картина основана на ее собственном прошлом в Сакраменто. В центре сюжета — выпускница старшей школы, восстающая против рамок, созданной ее семьей и городом.
Новоиспеченный режиссер поговорила по телефону с шестикратным обладателем «Оскара» Фрэнсисом Фордом Копполой о кино, Сэме Шепарде и Санта-Клаусе.
Грета Гервиг: Мне кажется, все, что я хочу сделать, это задавать вам вопросы, но я постараюсь дать возможность нам обоим это сделать. Вы сейчас в Напе?
Фрэнсис Форд Коппола: Да, у нас тут утро. Наслаждаюсь прекрасным рассветом.
Гервиг: А я вернулась в Нью-Йорк. Сейчас гуляю, потому что так мне лучше думается.
Коппола: Давайте начнем вот с чего. Когда вы перестали верить в Санта-Клауса?
Гервиг: Лет в 7 или в 8 мне подарили на Рождество мольберт, на котором было написано «Счастливого Рождества», и я узнала почерк мамы. Я сразу сказала: «Это не Санта-Клаус, я знаю, что это твой почерк». Потом я пустилась в танец по гостиной, приговаривая: «Я все поняла! Я все поняла!» и рыдая — я думала, это означает, что в мире больше нет места волшебству. Эта история на самом деле многое говорит обо мне: я получаю удовольствие, приходя к каким-то выводам, но затем они приводят меня в отчаяние.
Коппола: Они сознались после того, как поняли, что вы узнали правду?
Гервиг: Они делали все это, потому мне очень нравилось, но они не предполагали, что я так быстро обо всем догадаюсь. У меня было похожее с фильмами: я думала, что их сотворил Бог. Я точно знала, что в театре играют люди, потому что видела их перед собой, но фильмы, казалось, создавались Зевсом или что-то в этом роде.
Коппола: Я чувствовал то же самое. Помню, как посмотрел «Бунтаря без причины», и, читая титры, никак не мог понять, каким образом люди могли сделали это. Спустя много лет, когда я получил работу в студии, cняв эротический фильм «Развлекающиеся девушки и коридорный» (1962), я добавил туда «Режиссер Фрэнсис Форд Коппола», потому что не мог до конца поверить, что действительно могу подписать это своей фамилией. Конечно, такие дурацкие картины с моим именем преследовали меня всю жизнь (смеется). Красота вашего фильма и то, что я особенно люблю в кино — это необычные и уникальные люди. И когда они снимают фильмы, которые являются очень личными, тебе кажется, что ты смог их узнать — хотя я уверен, что в вашем случае правда тесно переплетена с выдумкой. Вы были читающим ребенком?
Гервиг: Да. Книги и театр — это то, через что я познавала мир, благодаря чему я формировала свое понятие нравственности и представление о том, как жить правильно. Я всегда читала по ночам. Мама заходила в мою комнату и говорила, что уже пора спать, поэтому я прятала книги под кровать. Сначала мне очень трудно давались романы, поэтому в основном я читала пьесы — они обычно короче и располагают всеми инструментами, которые могут зацепить человека уже в самом начале.
Коппола: Помните первые прочитанные произведения?
Гервиг: Помню, что много читала Юджина О'Нила, любила Артура Миллера — меня впечатляла сценическая составляющая его произведений. Он так подробно все описывал, что я чувствовала, будто нахожусь внутри пьесы. Огромным удовольствием для меня были книги Тома Стоппарда, потому что он такой смешной и умный, его было очень приятно читать. Тогда я была уверена, что у меня ни за что не получится написать пьесу, потому что для этого нужно быть очень умным человеком — я никогда не смогла бы стать такой же умной, как все эти люди.
Коппола: Кое-что, сказанное вами ранее, показалось мне очень умным — и я придерживаюсь такого же подхода. Вы сказали, что и как актриса, и как сценарист, и как режиссер вы всегда держите в голове, что может произойти что-то непредвиденное. Потому что пребывание в шатком положении — это некий момент истины, где ты обязательно будешь честен, что бы ни случилось.
Гервиг: Я думаю, что ошибки — это одна из тех вещей, которые кино может захватить так, как этого не может сделать театр. Фильм может зафиксировать какой-то конкретный момент из жизни, который больше никогда не повторится. Мне нравится наличие четкой структуры и прописанных реплик, но я всегда оставляю место для вещей, которые невозможно предугадать.
Коппола: Было ли у вас время на репетиции перед съемками при работе с «Леди Птицей»?
Гервиг: Да. Каст был сформирован достаточно рано, поэтому еще даже до того, как мы приступили к официальным репетициям, актеры приходили ко мне домой, и я работала с двумя или тремя людьми одновременно. Это был не просто прогон реплик, мы очень много разговаривали и размышляли. Мне хотелось, чтобы они танцевали вместе, потому что Майк Миллс, когда я работала с ним, заставлял нас делать это, и это здорово помогало. Танец заставляет меньше смущаться самого себя и других людей, поэтому я украла этот метод у него. Перед съемками у нас было несколько недель более интенсивных репетиций: я хотела создать некое ядро любви и взаимопонимания, в котором мы могли бы работать. Люди должны чувствовать себя как одно целое.
Коппола: Я всегда запрашивал двухнедельные репетиции перед съемками, но это получалось редко — чаще всего мне давали одну.
Гервиг: Мне очень хотелось, чтобы все персонажи чувствовали свою значимость, даже те, у кого всего пара сцен. Поэтому я с каждым поговорила хотя бы один раз, с каждым мы обсуждали идеи и придумывали для героя бэкграунд. Поэтому все было хорошо продумано до мелочей, не было проходных персонажей.
Коппола: Вы хорошо поработали, потому что меня до сих пор не покидают мысли о некоторых деталях вашего фильма. Мне очень понравился отец — персонаж Трейси Леттса. На экране мы увидели лишь часть его истории, но было заметно, что она продумана полностью.
Гервиг: В каком-то смысле меня вдохновил британский режиссер Майк Ли. У некоторых его персонажей очень мало экранного времени, и вы не знаете, что с ними происходит, но цельная картина о человеке все равно выстраивается.
Коппола: Что ж, Майк Ли репетирует по восемь месяцев.
Гервиг: Я знаю (смеется). Хотела бы и я репетировать в течение восьми месяцев.
Коппола: Каково это — сделать такой шаг от ранних фильмов времен колледжа к общепризнанным?
Гервиг: В колледже я хотела стать драматургом. Это то, что меня интересовало, к чему я стремилась, но именно тогда я по счастливой случайности влюбилась в кино. Как было сказано ранее, только в 19–20 лет я поняла, что фильмы сделаны людьми, и мне повезло неожиданно встретиться с ними. Съемка стала дешевле и лучше, монтажом можно было спокойно заниматься дома. Вы не могли снять настоящий голливудский фильм, но возможности для воплощения идей были. Когда я не играла и не держала штатив микрофона, я изучала сценарии и операторскую работу, а по ночам сидела и смотрела на то, как монтируются фильмы. Я очень мало знала о кино, и для меня это стало своего рода аспирантурой. В то же время реальные драматургические аспирантуры активно отклоняли мою кандидатуру (смеется). Вы начинаете с идеи, изображения или текста, когда создаете фильм?
Коппола: Все происходит на уровне интуиции, — я просто знаю или чувствую — и если на меня начнут давить и расспрашивать, я точно не смогу ничего объяснить. Даже когда я ложусь спать и ни о чем думаю, работа все равно продолжается. И тогда в другой раз я уже берусь за дело не с пустого места, как будто идея сама по себе дозрела до того момента, что я могу написать один абзац, потом еще два. Это как развитие эмбриона.
Гервиг: Я заметила, что если на этапе создания я могу все кому-то объяснить, то на деле получится ужасно. Нужно дать своему подсознанию время, иначе этот зародыш умирает.
Коппола: Это как квантовая физика.
Гервиг: То же касается съемки — я никогда сразу не просматриваю отснятое. Ненавижу, когда людям нужно тут же увидеть то, что актеры сделали на площадке несколько секунд назад.
Коппола: Это равно тому, как если бы писатель перечитывал написанное в тот же день. Пока вы не закончите работу, это все не имеет смысла. Я всегда говорю своим детям и внукам, которые сейчас занимаются кино: никогда сразу не перечитывайте то, что вы пишете. Набросайте шесть страниц, — или сколько угодно — а затем переверните и надейтесь, что они хорошие. Потому что при перечитывании они вам наверняка не понравятся, вы решите их переписать и так никогда ничего не закончите.
Гервиг: «Наш городок» (знаменитая пьеса американского драматурга Торнтона Уайлдера — прим.редакции) был одной из тех вещей, о которых я думала, когда писала сценарий к «Леди Птице». Я видела постановку Дэвида Кромера в Нью-Йорке: все было сделано очень просто и казалось, будто там нет актеров. Все были одеты в уличную одежду, и в конечной сцене, когда Эмили размышляет о жизни, они убирают занавес, а там — реалистичные декорации, они даже по-настоящему готовили бекон на сцене! Я задумалась над тем, как применить это в своей работе. В одной из первых сцен, которые я написала, у героини Сирши спрашивают: «Откуда ты?», а она отвечает: «Сакраменто», но они не понимают и переспрашивают: «Простите, откуда?», и она говорит: «Сан-Франциско». Для меня было важно показать и выразить эту боль, которую ты чувствуешь при воспоминании о месте, куда не можешь вернуться.
Коппола: В вашем фильме это определенно есть.
Гервиг: Я люблю Сакраменто, но той любовью, которой не понимала, будучи в том возрасте. Я думаю, в подростковые годы тебе всегда кажется, что жизнь бурлит в других местах, а с тобой ничего не происходит. Но когда ты перебираешься жить в те самые места, то понимаешь, что это всего лишь твои домыслы.
Коппола: Я чувствовал себя так, когда жил на Лонг-Айленде, мне так хотелось перебраться в Новый Орлеан. Через несколько лет я попал во Французский квартал — это замечательное место — и я подумал, что теперь у меня появится девушка, я буду писать пьесы и заниматься всем, чем раньше не мог, но этого не произошло.
Гервиг: Заинтересовавшись однажды Сэмом Шепардом, я подумала: «Я совершенно не в том месте, я не того пола! Я не пьяница! Мне нужно стать диким человеком, уйти на Запад и научиться бросать лассо!»
Коппола: Я не думаю, что Сэм Шепард умел бросать лассо.
Гервиг: А выглядело так, будто умел! Я думаю, что проблема идеализации разрушающих себя художников заключается в том, что вы видите только красоту, которую они создали, а не боль, которой это сопровождалось. Но затем я прочитала у Джоан Дидион о великом художнике, который работал и жил там же, где я, и писал об этом месте. В тот момент до меня дошло, что не нужно быть другим человеком, чтобы сделать нечто стоящее.
Коппола: Об этом и рассказывает ваш фильм, не так ли?
Гервиг: Наверное, это откровение, с которым я все еще разбираюсь.
Источник: Interview Magazine
