На фестивале «Окно в Европу» Александр Кузнецов представил сразу два фильма: «Кислоту» Александра Горчилина и «Папа, сдохни» Кирилла Соколова. Мы поговорили с многообещающим российским актером о том, как цензура Минкульта помогает в творчестве, почему не случится реюниона Oasis — и многом другом.
Александр Кузнецов — музыкант, режиссер, актер театра и кино. Наиболее известен по роли Куницы в «Скифе», Скептика в фильме «Лето», и Пети в «Кислоте».
— Какие кинорежиссеры тебя вдохновляют?
— Я — адепт Рефна, Скорсезе, Гая Ричи, Тарантино, обоих Макдонахов, Пола Томаса Андерсона, Финчера, Коэнов — все очень предсказуемо в этом плане. Это определенный типаж жестоких, циничных и одновременно глубоких, умных режиссеров. Радикальных и умеющих радикальное содержание поместить в стильную форму, без всякой ***** (ерунды). Никакой социальщины — я ненавижу социальное кино. В то же время «Драйв» — это кино на остросоциальную тему. Но как оно было сделано, ты понимаешь? Дальше идут создатели «Острых козырьков», «Во все тяжкие», «Мистера Робота», «Террора» и так далее. А это уже не один режиссер, это такая конгломерация, группа сценаристов, шоураннеров. Вот все эти чуваки меня реально вдохновляют.
— А что насчет музыки?
— Ну, сейчас мы записали альбом — точнее, написали и сейчас записываем на студии. Это материал, накопленный мной за всю жизнь и наконец доведенный до первого альбома. Это тяжелый брит-поп, альтернатива. Сейчас жанры размыты, поэтому у тебя после слов «тяжелый брит-поп» музыка в голове не заиграет: легче сказать, на что я ориентируюсь, чтобы понять, что это за музыка. Muse, Royal Blood, Kasabian, Arctic Monkeys, Oasis в огромной степени, Nirvana — это основные.
— Уже хочется послушать твой альбом, потому что реально тяжело себе представить «тяжелый брит-поп» — это если бы Oasis играли на кастрюлях?
— Нет, тяжелый брит-поп — это просто не слишком гармонично-мажорный брит-поп, которым иногда грешили Oasis, совсем уже начиная такой колледжный рок играть. Безусловно, для меня это легендарнейшая группа, но у них нет тяжелых пассажей, как у Muse. У Muse все потрясающе мелодично, хоралы, оркестры, а потом обязательно будет очень-очень тяжелый кусок, он есть почти в каждой песне. Это важное сочетание для меня, потому что я в первую очередь рок-музыкант, и музыка должна качать — грув обязательно должен быть. Поэтому я и говорю «тяжелый брит-поп» — все эти официальные названия жанров очень условны и ни о чем не говорят. Muse, по сути, — это альтернативный рок; классический рок — это Led Zeppelin. А когда люди в очках… вот в таких очках, кстати [крутит в руках очках, лежащие на столике — прим. ред.] — это очки конкретно Галлахера, он в таких играет. Это American Optics, в них Киану Ривз играл, Том Круз, таксист Скорсезе весь фильм в таких очках был, а я, ***** (черт), их нашел в Америке и купил. Так вот, эти очки — это брит-поп.
Брит-поп — это стиль жизни. Ты видела, как Лиам Галлахер выступает — это определенная харизма. Харизма и звучание — это две важнейшие составляющие. Харизма — я имею в виду определенную манеру выступления, — это действительно очень важная вещь, то есть без харизмы Курта [Кобейна] все это звучание Nirvana было бы странным. Для меня идеальная манера — это брит-поп, смешанный с панком.
— Я так понимаю, на вечный вопрос «Blur или Oasis?» ты отвечаешь однозначно.
— Нет, Blur — это тоже замечательно, но просто Oasis — это Oasis, это легенды Манчестера, прямые последователи The Beatles, понимаешь? Их нельзя сравнивать.
— Будет ли реюнион Oasis?
— Нет, конечно, никогда. Кому он нужен? Это взрослые люди, 20 лет прошло, Лиам по-прежнему нажирается и пишет какую-то ***** (ерунду) в твиттер про Ноэля, а Ноэль в это время спокойно пишет альбомы и ********** (офигительно) выступает, я был два месяца назад на его концерте. Да, у него не такой голос, да, он не такой рокер, ***** (черт), но Ноэль — это Ноэль, на нем весь Oasis держался. Лиам — это просто позер, которого любит весь мир — и я тоже.
— Потому что он мудак.
— Конечно, мудак, но мудак, которому все прощается. Он гений, это без вопросов. Но Oasis-то строился не на гениальности Лиама, а на терпении Ноэля. Ноэль по-братски терпел его ******* (эксцентричные выходки), продюсировал группу, писал все песни — ну а теперь то зачем ему в это возвращаться? Реюниона не будет — и это хорошо. 99% реюнионов — это ошибка. Oasis создали эпоху, они свое дело сделали, и именно такой Лиам, и именно такой Ноэль нас и воспитали. Не надо ничего менять.
POTATO pic.twitter.com/yPPwh3BwNx
— Liam Gallagher (@liamgallagher) 9 июля 2016 г.
Все, что я делаю в музыке, изначально впитывалось от этих психов, а в основе основ, конечно, The Beatles. Это не просто музыка, это образ мышления. Поэтому я до сих пор не умею писать песни на русском, только на английском. А в такой стране, как наша, это ничего хорошего не сулит. Я это понимаю и изначально, делая альбом, ориентируюсь только на западного слушателя, фестивали и так далее. Это длинный путь, но это нужно, нужно писать только на английском. Саша Васильев — молодец, он ****** (фигачит) там что-то, но это не нужно никому, кроме нас с тобой, понимаешь? Английский язык — универсальный музыкальный язык, писать надо на нем, без вариантов.
— А группы, которые пишут на английском в России?
— Ты знаешь, к сожалению, нет, я пока не верю в это. То есть, конечно, есть группы, которые делают классную музыку, но главное ведь — сознание. Никто из них не обладает сознанием людей, которые могут вырваться, прорваться и работать наравне со всеми в мире. За исключением очень немногих, типа Антона Севидова.
— А ты обладаешь?
— Сознанием этим я обладаю, другое дело — помимо сознания есть поступки, сила воли и так далее. У меня точно есть понимание, план, схема, философия — все, что нужно. Есть план боя, а есть сам бой — и это длинный путь. В бою можно десять раз погибнуть на второй секунде, поэтому сознание — это пока просто «ага, ну посмотрим, что будет дальше», но это ничто. Сознание есть у многих людей. У какого-нибудь парня из Южной Африки есть сознание Стива Джобса, но если у него недостаточно силы воли и недостаточно безумия, чтобы сломать себе все ребра и вылезти из этой пустыни, мы не узнаем о его сознании. Миллионы талантливых людей исчезают, а мы о них и не узнаем. Поэтому пока в моей деятельности вообще нет ничего выдающегося — есть только осознание того, как я НЕ хочу.
— Это уже немало. «Лето» и «Кислота» — опиши каждый фильм тремя словами.
— Слушай, ну какие три слова, что за игры-то хипстерские. Окей. «Лето» — ну что «Лето»: «Фильм, фильм, фильм». Кино с большой буквы. Про «Кислоту» — не знаю, это сложное кино. Это испытание, тяжелая работа, мне как зрителю это сложно описать — в том плане, что меня не волнуют проблемы этих двух ребят, которых мы играем. Тебе сколько лет?
— Двадцать.
— Может быть, тебя они могут коснуться. Понимаешь, мне 26 — это уже чуть-чуть другое поколение, по факту так. И когда ты вырастаешь в определенной среде, где все конкретно, где надо, чтоб тебя не ****** (убили), где мама с папой себе ничего полжизни не покупают, чтобы у тебя с сестрой была хорошая одежда, чтоб хватило еды и все такое, то и проблемы у тебя навсегда другие. А «Кислота» — это фильм про совершенно других ребят, и фильм правда отличный, как мне кажется. Но я все-таки, наверное, из олдскульного поколения людей, которых волнуют проблемы «Бойцовского клуба», «Трейнспоттинга», какого-нибудь «Апокалипсиса сегодня» и так далее. А вот на «Кислоту» я смотрю, как будто бы мне 40, это мои дети, им 20, и я в **** (поражен) немножко.
Я понимаю, что они действительно выходят в окно и так далее — это же на реальных событиях основанный сценарий, — и мой друг тоже выходил в окно. Просто я к этому эмоционально не подключаюсь, потому что внутренне все время чуть-чуть посмеиваюсь над этим. Но при этом я понимаю, что они не могут это преодолеть, им на самом деле очень тяжело, они на самом деле мучаются. И я не знаю, как помочь, потому что я не понимаю сути проблемы. Мне хочется спросить: «Подожди, еще раз, конкретно, что вообще не так»? А мне отвечают: «Да всё не так!».
— Вот тебе и три слова.
— Да. Но я просто воспитан по системе, что «всё не так» ты оставляешь у себя в жопе, потому что нет времени. Да, это, конечно, очень консервативная закалка, но она универсальна и лежит в основе всего. «Все не так» ты сам с собой обсуди, чего миру кричать об этом? Кому ты нахрен нужен?
— Я помню себя такой, как эти мальчики, я помню эти проблемы, когда реально все не так, и тебе даже никто помочь не может, потому что люди не понимают, что вообще происходит. Ты просто ходишь и реально думаешь: может, выпить кислоты. Но мы же забываем, грубо говоря, прошлых себя, и сейчас я на это уже смотрю не то чтобы с высокой колокольни, а как будто это все было не со мной.
— Согласен, но у меня такого не было вообще. Я кучу совершенно другой ***** (ерунды) делал, куча косяков за мной, куча проблем меня окружала, и они были далеко не всегда благородные. И нет, я не скажу, что у меня там такое солдатское детство было, и что я рос спартанцем. Наоборот, у меня были длинные волосы, я выглядел, как ******* (фрик), и занимался тяжелой музыкой, каким-то сатанизмом, ***** (черт), — все по очереди пробовал. То есть скорее у меня детство было похоже на детство Курта в Абердине — полные отморозки в поисках Нарнии с воодушевлением занимаются всем подряд. Даже на бисероплетение ходил, без шуток. В какую-то там девочку из кружка влюбился и ходил. Но, тем не менее, у меня не было мыслей о том, что я — потерянное поколение.
Когда у нас есть столько возможностей, пить кислоту и грустно смотреть в окно с сигаретой — плохая тенденция
Почему это стало модным сейчас, я не знаю. Когда есть iPhone и есть интернет — у тебя же есть мозг, зайди в интернет, узнай все, что тебе нужно. Можно бесплатно объехать весь мир, можно самому научиться чему угодно. Я научился сводить музыку и обращаться со всей своей студийной аппаратурой просто по американским обзорам в YouTube. Есть чувак, который Muse сводит: он рассказывает на своем канале как, что и куда, а ты просто берешь и повторяешь, фейдеры ставишь в таком же положении, пробуешь одно, другое, третье — и так учишься. Когда у нас есть столько возможностей, пить кислоту и грустно смотреть в окно с сигаретой — это плохая тенденция. Собственно и фильм-то про это — про то, как герои пытаются перестать страдать и прокрастинировать, но понятия не имеют, с чего начать.
— «Лето» и «Кислота» — фильмы о разных поколениях. Насколько связаны, чем похожи эти два поколения и какое тебе ближе?
— Для меня это вообще разные миры, не могу найти там параллели. Мне не близок ни один, ни второй мир. «Лето» — это шикарное, почти гениальное кино, где иголку некуда вставить, но если говорить о поколениях, то меня туда не тянет. «Лето» — это совершенно другие люди, они были сжаты обстоятельствами, это сложно даже нам понять, а ты еще на шесть лет младше. У них по факту не было никакого выбора, у них не было ничего, и они в этом искали рок-н-ролл. А эти наоборот: живут в полном рок-н-ролле, у них есть все, а ищут они только хухрю-мухрю.
— Когда вы работаете над какими-то смелыми проектами, которые не очень понравятся, например, Минкульту, есть ощущение, что потом могут прилететь ******* (последствия)?
— Да, конечно, если ты брал деньги у Минкульта, фильм может просто не выйти. Они могут сказать: перемонтируй, затемни вот этот кадр, убери кадры с сигаретами, убери вот эти сцены. Могут попросить вернуть все деньги, которые выделил Минкульт, или вообще переснять всю картину так, «как договаривались» на питчинге. Но раз уж ты брал у них деньги, в данных условиях нужно понимать, на что идешь.
Тем не менее, все эти сложности не так катастрофичны, как кажется, потому что в творчестве без ограничений нельзя. Почему так потрясающе играл Янковский и все остальные? Потому что они были ограничены, они играли то, о чем им хотелось говорить, практически микромимикой лица, очень метафорично, поэтично и так далее. Поэтому все получалось так ******* (офигенно), как у Тарковского. А представь: Тарковский бы вместо всего, что он снимал, снимал бы остросоциальные драмы, с диалогами типа «Власти — ******** (нехорошие люди), я это, другое, третье, хипстеры ******* (утомили), черт возьми, жена ушла». Ну зачем?
Кино — это реальность, залитая в поэтическую формочку для выпечки
Кино — это в любом случае поэзия, даже кино на остросоциальные темы. Если мы говорим о хорошем кино, конечно. Ты берешь определенную тему, мысль, идею и обтесываешь ее, как красивый камень, пока она не примет нужную форму. Стихи — это ведь тоже просто слова, построенные в определенном порядке. Так и кино — это реальность, залитая в поэтическую формочку для выпечки. Без этой формочки нельзя, иначе это будет просто огромное, жирное, тусклое порно. Например, «Аритмия» — это ведь в чистом виде остросоциальное кино, но вложенное в такую талантливую, волшебную форму, что становится уже поэзией. Поэтому ограничения, в которых мы находимся благодаря Минкульту и многим другим факторам — это не только плохо. Это в чем-то помогает преодолевать себя и искать еще более тонкую и крутую форму для мысли. Поэтому это очень здорово, что при всем своем радикальном содержании «Скиф» вышел, «Кислота» вышла. Это значит, что авторы нашли эту форму, что произошло творчество.
В общем, есть много способов не входить в рамсы с минкультовской цензурой, не теряя при этом содержания фильма. Мне, например, не очень интересно воевать с этой страной, потому что это бесполезная трата жизни — то, что здесь происходит, не победить. Побеждать это надо другим путем, самым основательным: творчеством. Мы делаем что-то, что невозможно уничтожить, невозможно посадить в тюрьму, закрыть, посадить под домашний арест. Мы делаем кино, музыку, и вся эта поэзия ****** (движется вперед) горящим поездом, и она может нас спасти. Нас не спасут митинги, революции, войны и все остальное — только творчество. И это не значит, что мы должны делать очень аккуратные фильмы на отдаленные темы — как ученик влюбился в учительницу литературы. Нет, это вызов самим себе, как снимать именно то, что хочешь, в условиях цензуры. Вспомни «Бойцовский клуб». Люди же как-то сделали это кино. Ну представь, ***** (черт), сделать «Бойцовский клуб», это же пропаганда насилия и призыв к терроризму в чистом виде. Как вообще тогда этот фильм вышел — непонятно, даже в Америке. А он вышел и стал культовым, потому что жесточайшая идея этого фильма изложена настолько четко, тонко и красиво, что стала понятна всем. Даже впечатлительным беременным женщинам.
Вот почему я не люблю подземельный артхаус — потому что это самый легкий путь. Ты ничего никому не объясняешь, говоришь: «Я — 19-летний гений» и снимаешь что-то странное, не понятное никому, а потом говоришь: «Вы просто не поняли». Да ***** (блин), на самом деле великое кино понятно всем, в этом весь прикол. Тарантино, Гай Ричи, Скорсезе — не назовешь ведь массовым ширпотребом? Это тот же артхаус, только понятный каждому человеку, будь он хоть прогосударственный ватник, хоть либерал последний — это всем близко, вот и все. Поэтому ограничительные рамки — это, конечно, гребаный челлендж, но они помогают. Не будь их — придется держать себя в руках самому.
А ограничивать себя самому — это самое сложное. Когда у тебя все есть, а ты говоришь: «Нет, я буду в одной футболке и джинсах, и я поеду на метро туда-то, имея кучу денег». Но, к сожалению, большинство людей, ***** (блин), наденут леопардовый костюм и поедут в лимузине, и все, и останутся нищими и бездарными. Поэтому если ты не обладаешь мощнейшими внутренними рамками — в хорошем смысле, — внутренним контролем объема, внутренним вкусом, то эти ограничения со стороны в итоге будут только во благо.
— Вот ты становишься, например, не дай бог, министром культуры — что ты сделаешь первым?
— Очень сложная схема того, что нужно было бы сделать. Радикализм хорош только в героическом контексте, когда один человек делает какой-то подвиг и погибает во имя идеи. «Храброе сердце» — пожалуйста, это радикализм, да, но чтобы изменить всю страну надолго, не подойдут разовые подвиги, нужно делать очень умные и продуманные вещи. Поэтому нужно готовить очень-очень большой план по оживлению киномира. Нужно создавать мощнейшую киноиндустрию на основе американской, которая всегда была потрясающим примером. Нужно сделать так, чтобы деньги на кино могли прийти не только от Минкульта, и это не было бы чудом. Создать независимую систему взаимодействия всех кинематографистов, чтобы спонсоров и инвесторов было много, чтобы был выбор, чтобы было много разных студий.
— То есть частное, а не государственное.
— Безусловно. Чтобы государство было одним из вариантов. Пожалуйста: снимаете патриотический фильм-подвиг — сотрудничайте с государством. Снимаете «Бойцовский клуб» — сотрудничайте еще с кем-то. Чтобы не было одного единственного человека, который на все это говорит свое мнение, не было монополии на творчество. Если никто не будет вмешиваться, диктуя, как правильно относиться к тому или иному фильму, то все будет логично. Плохое кино — это плохое кино. Стыд, позор, тебе инвестор не даст больше денег, зритель больше не прийдет. Хорошее кино — у тебя будет шанс снять еще один фильм. На самом деле моральное право решать, хорошее это кино или плохое, имеет только непосредственно его зритель. Думаю, именно это является зерном здоровой атмосферы и конкуренции в киноиндустрии.
— Кинообразование: да или ***** (к черту)?
— ***** (к черту), конечно, ты чего?
— А почему ***** (к черту)? Ты пошел в вуз, потому что иначе не пробиться?
— Я пошел в вуз, потому что не знал, что театр не связан с кино. Я из Севастополя, я пошел в вуз, потому что больше понятия не имел, каким образом мне вообще хоть как-то связаться с кино, я понятия не имел, как на «Мосфильм» зайти. У меня была иллюзия, что ГИТИС как-то связан со «Звездными войнами». Безусловно, в ГИТИСе на режфаке хорошо учат, в МХТ хорошо учат, но в остальном... Учиться нужно у тех, кто создает кино, учиться нужно у тех, кто что-то создал сам. То есть Финчер создал «Бойцовский клуб» — он может тебе рассказать о том, как он его создал: я делал то-то и то-то, мне кажется, вот так-то и так-то. И у тебя есть пример, как у него получилось. Пожалуйста — ты учись у него, учись у Тома Харди, Киллиана Мерфи, у Брэда Питта, у Хоакина Феникса — учись у них играть, потому что они уже доказали, что это работает. Зачем учиться у людей, которые нигде не играют, но преподают актерское мастерство, что за ***** (ерунда)? Но так в 90% случаев и есть.
Да, если тебе преподает действующий актер или режиссер, это одна история. Пожалуйста — у Бутусова можно чему-то поучиться, у Крымова, у Серебренникова. Мне повезло, я учился на режфаке у прекрасных мастеров, действующих успешных режиссеров — но таких очень мало, и они учили меня театру. Это совсем другое пальто. Кино же — это очень конкретное математическое искусство. Это определенный набор действий, чтобы на пленке зафиксировать что-то, и чтобы оно было качественным и никуда не исчезло. Соответственно, ты можешь научиться этому либо на практике, либо у тех, кто это уже успешно делал, либо посмотрев десятки тысяч чужих фильмов, как это сделал Тарантино. Дальше посмотри к ним десятки тысяч бекстейджев и иди пробуй. На мой вкус, не стоит четыре года в каком-то институте этюды со светом делать. Поэтому, когда речь идет о кино, я однозначно за самообучение.
Делаешь говно, плачешь, берешь себя в руки и снова пробуешь, пока не получится
У меня простой способ, как я лично учусь сам и играть, и снимать, и все на свете — смотришь результат, смотришь на тех, чье творчество ты уважаешь, смотришь, как это делается, и пробуешь. Делаешь говно, плачешь, берешь себя в руки и снова пробуешь, пока не получится. Все. Зачем тебе читать, ***** (блин), «Путь актера» Михаила Чехова? Это все слова. Кому-то нужны и слова, безусловно, есть разные психофизические типажи. Но если у тебя и так все горит, если у тебя в хорошем смысле нет терпения, то есть ты не терпишь медлительности, если нет времени на прелюдии, то тебе нужно смотреть и вникать: вот картина — а вот как рисовалась эта картина. Вот трюк — а вот как мы его три дня снимали. Вот так создается напряжение — а вот так не создается. Все, ***** (блин). Делай выводы сам.
Ну, оператор — да, чтобы ты научился нажимать на кнопки камеры, безусловно, ты должен не на YouTube это посмотреть, потому что ты выронишь аппаратуру от страха во время съемок. Есть потрясающий способ — стажерство на площадке. Если бы я был оператором, светиком, кем угодно, или если бы я не имел большого опыта в кино как актер и я хотел бы снимать, я бы шел работать на любую площадку кем угодно. Я и так это делаю — я, будучи актером, на площадке все равно стараюсь учиться абсолютно всему, что там происходит. Если тебе нужно научиться управлять камерой, иди и будь вторым ассистентом оператора, смотри, как и что: как менять экспозицию, когда солнце ****** (перемещается) туда-сюда, какое принимать решение, когда время горит, камера висит высоко и управляется дистанционно, а экспозиция меняется руками. Спускать ее минуту, солнце зайдет через две, а тебе нужно принимать решение. Только на площадке ты такие вещи узнаешь. Какие парты, ***** (блин), какие институты, столовые, экзамены, эти табели — как они называются, дипломы?
Я не получил диплом в ГИТИСе вообще, мне отдали только обложку от него, а вкладыш, что я учился где-то, мне не дали, потому что я не сдал книжки, и мои актеры потеряли пистолет какой-то, который у нас в «Игроках» был. Я должен был этот пистолет купить, но у меня не было времени, поэтому принес в МХТ только обложку... Или даже не принес, не помню. Кому там они нужны? Из МХТ пришли люди, сказали: есть для тебя работа, и я стал репетировать. Какие дипломы?
Сейчас эпоха самообразования. Но нужно учить людей самообразовываться, нужно закладывать детям такое мышление, чтобы ты мог себя сам организовывать. У допотопной системы сейчас есть своя логика: она более или менее эффективная, но она основывается на том, что тебя дисциплинируют насильно, тебе не объясняют «зачем». Такие школы и такие институты, как у нас, рассчитаны на безвольных глупых людей, которых по-другому не организуешь. А люди-то изначально не безвольные и не глупые, поэтому их ломают и мучают этой странной системой. Если этих людей изначально научить учиться самим, как роботов научить чинить и дорабатывать самих себя, как научить искусственный интеллект себя воспроизводить — и ***** (несладко придется) всему миру, это известный тезис. Это единственное, что нужно сделать — научить всех учиться самим. Это же божественно.
Зачем ходить в ВР…СР…ГР... — как это называется? — или в киношколы?
Единственное место, где я бы поучился — это какой-нибудь Хогвартс или Оксфорд: знаешь, просто ради эстетики, ради того, чтобы это было все в замке, как в «Играх разума», когда они жили в башенке какой-то. Я бы учился только ради этого, потому что пергамент там, вся ***** (эта прекрасная ерунда), библиотека, лампы. Но в целом, конечно, — особенно касаемо кинообразования — это какой-то полнейший фейк, ***** (черт возьми). Есть конкретные уроки — киномонтажа, например, окей: ты приходишь, и тебе рассказывают основы монтажа. Но все то же самое ты можешь посмотреть в миллионах разных видеоуроков от людей, которые монтировали что-то большое. Если ты не дурак, тебе же достаточно посмотреть часовое видео, как, ***** (блин), в Pro Tools смонтировать 10 разных кадров, чтобы был саспенс, или была легкость, или что-нибудь еще. Зачем для этого ходить в ВР…СР…ГР... — как это называется? — или в киношколы все эти и что-то там слушать? Мне кажется, это как раз для ленивых, безвольных людей, которые не могут учиться сами.
— Ну да, такое образование — это ты просто перекладываешь ответственность на кого-то другого.
— Да, перекладываешь ответственность за свое будущее, и ждешь, пока тебя научат быть классным. Главное, чему меня научил мой отец — что ТЫ должен учиться, а не тебя должны учить. Вот и все.
Фото обложки — Семен Барков.
