Nine Days / Девять дней
Режиссер: Эдсон Ода
В главных ролях: Уинстон Дьюк, Зази Битц, Билл Скарсгард, Бенедикт Вонг
7 ноября картину можно будет посмотреть в Москве на большом экране в рамках фестиваля «Амфест» Билеты смотрите здесь.
Уилл (Уинстон Дьюк) живет в небольшом доме посреди бескрайней пустоши. Раз в день, в строго отведенное время, к нему на «собеседование» приходят люди, вполне обычные, чтобы ответить на один вопрос-дилемму, у которого «нет правильного ответа». Вне зависимости от итогов беседы все «подписывают» негласный контракт и остаются в доме на девять дней (максимум) «испытательного срока», в любой из которых могут быть «уволены».
В их обязанности входит просто быть собой и иногда отвечать на странные вопросы Уилла. В случае «прохождения миссии» они получают благословение на жизнь в бренном теле на Земле. Дело в том, что Уилл — лишь внематериальный селекционер, а его домик — лимб для только появившихся на свет душ. Да и Бог — не Тимошка, он очень даже в курсе того, что творится в этих краях.
В избитую, но все еще завораживающую концепцию перерождения душ дебютант Эдсон Ода вдыхает новую жизнь с помощью неожиданных нюансов. Здесь, в разговоре о рождении и смерти, нет места философским отступлениям, высокопарным диалогам и пафосу. Главный козырь картины Оды — выразительный минимализм.
В этом кино даже музыка практически не звучит (вплоть до самого финала), а детали устройства лимба понятны интуитивно и не нуждаются в дополнительном разъяснении.
Фильм лишен какого-либо трюка, обычно нечестно припрятанного ненадежным рассказчиком или скрытого за графоманскими амбициями. Это кино совсем иного толка.
Еще на «Сандэнсе», где состоялась премьера картины, «Девять дней» осторожно сравнивали с поздним Маликом, что, конечно, сильно льстит картине. Но точки соприкосновения действительно есть, однако они скорее тематические, чем методологические. Оба автора пытаются на своем киноязыке поговорить о вечном и недосягаемом. Но если Малика волнует концепция жизни, то Оду скорее интересует то, что находится за ее рамками.
И это любопытно. Сначала кажется, что в фильме речь идет о неком чистилище, куда попадают души людей, которые уже прошли свой земной путь, и теперь ждут «распределения» в Рай или Ад. У каждого пришедшего в дом Уилла есть свое имя и даже осознание смерти (как выясняется, фантомной). Но Ода переворачивает привычную концепцию, фантазируя на тему чистых душ, которым только предстоит путь в современном мире.
Sundance
Что касается Уилла, то он совсем не похож на святого. Его селекционный метод сводится к поиску идеального баланса эмпатии и хладнокровия. Он долго не испытывает ранимых или, наоборот, тех, кто очень эгоистичен. В этом смысле Уилл максимально приземленный проводник и не питает иллюзий, что творит светлую утопию — в его глазах мир жесток и далек от идеала. И, как правильно заметит один из кандидатов, возможно, проблема не в мире, а в глазах смотрящего. Почему тогда именно оптика Уилла определяет будущее человечества? Этот вопрос ведет к важнейшей полемике вокруг объективности реальности. Еще одна тема, которая явно занимает режиссера.
Любопытно еще и то, насколько приземленно Ода рисует эдакую утробу душ. Это не какое-то странное место в Черном/Белом Вигваме: здесь нет вообще ничего ирреального, кроме внезапного появления душ и их последующего исчезновения. Обыденность этого места подчеркивает и ритуал, который Уилл проводит с каждой душой, не выдержавшей испытательного срока в девять дней. Проводник в таком случае дает ей возможность написать на листке бумаги свое сокровенное желание, которое он обещает выполнить перед ее уходом в небытие. И каждый раз это оказывается что-то простое (для человека, но не для молодой души): побывать на пляже, проехаться на велосипеде по парижским улочкам. И не происходит никакой магии, которая переносит их в заветные места.
The Film Stage
Их желания сбываются с помощью проектора, атмосферного звука и некоторых других иммерсивных средств, и этот опыт подозрительно похож на просмотр кино. Таким образом, Ода как будто создает имитацию такого места, с помощью максимально знакомой зрителю материальной оболочки. Ведь и из этой киноматрицы мы тоже исчезнем, как только фильм закончится, так и не заглянув за границы, не узнав того, что наш разум, видимо, понять не в состоянии.
«Девять дней» — это кино о страхе забыть, что значит жить или, если угодно, о страхе никогда этого так и не узнать. Не сваливаясь в банальную патетику, режиссеру удалось (что любопытно, через имитацию) напомнить об опьяняющем ощущении уникальности человеческой жизни, ее хрупкости, ценности каждого момента. Финальная сцена фильма — без шуток, одна из самых пронзительных в этом году. Если вам она покажется чуждой, задумайтесь, может вы никогда и не жили вовсе.
