Говорит Германия

Мария Ремига,

14 августа родился Вим Вендерс.

Самое время почитать немного избранных цитат из его интервью, в которых он нередко делится разными мудрыми мыслями.


Книги, прочитанные мной в детстве, до сих пор в какой-то мере определяют путь, по которому я иду. Фильмы остаются в человеке и формируют его мировоззрение, их нельзя выбросить из головы, из души. Вот и я, как «захватчик», хочу захватить людские умы: вложить в головы зрителей некие идеи, образы, которые, я надеюсь, помогут им точнее увидеть мир и их собственную жизнь. Мои картины не содержат посланий. Только одно: каждый человек волен изменить свою судьбу. Это и есть мое кредо, моя политика.

У меня нет какого-то специального замысла и никакого иного отправного пункта, кроме путешествия по новым для меня краям с готовностью к более близкому знакомству с тем или иным местом. И когда я нахожу место, которое в прямом смысле слова со мной заговорит, то останавливаюсь и провожу там какое-то время – часто часы, но иногда бывает, что возвращаюсь туда и на следующий день. Я хочу вслушиваться в историю, которую мне расскажет это место. Ведь пространства, как люди: они многое могут поведать, если терпеливо слушать. Некоторые пространства застенчивы, и им нужно время, чтобы раскрыться, другие разговорчивы и легки в общении. Пространства могут быть враждебны или скрытны, полны тщеславия, утонченны и изысканны или, наоборот, вульгарны. А еще они могут быть мужского и женского рода. Единственная моя задача – вслушиваться и всматриваться, то есть стать для этого места переводчиком и затем максимально правдиво пересказать его историю зрителю.

Я вечно не уверен в себе. В «Страхе вратаря перед одиннадцатиметровым ударом» каждый кадр кричал о конфликте между моим собственным видением вещей и тем, что я почитал за образец в американском кино. Я не доверял своему видению. Что толку от своего видения, если понимаешь, что есть иной и лучший способ изображения.

Кино – это искусство вещей и людей, становящихся равными самим себе. Нужно многое испробовать, чтобы обрести почву под ногами. То есть пройти через то, что я называю чужим; на этом пути расстаешься с иллюзиями самоочевидности.

Мне кажется, мир нуждается в кинематографе так же, как тяжелораненый нуждается в обезболивающем.

Европейское кино — исчезающий вид. Мы должны защищать его, как снежного барса, и бороться с браконьерством.

Сейчас все щелкают затворами модных камер, а редкие находки профессиональных фотографов быстро становятся банальными фильтрами в Instagram. Делать картинки с глубоким смыслом теперь легко, имитировать муки творчества может каждый, найти и рассказать историю, где ужас и красота неподделанной жизни переплетаются в безупречный узор, которого не видели раньше, по-прежнему умеют единицы.

Я думаю, что в будущем появится новая идея памяти. Нынешняя так старомодна. Тот факт, например, что я могу посмотреть на негативы фотографий, которые сделал шестьдесят лет назад (где я вижу все свои ошибки, все кадры в расфокусе, все хорошие кадры), устарел. А через шестьдесят лет люди уже не смогут разглядывать фотографии, которые они сделали детьми сейчас. И многие фотографы даже не видят того, что сняли. Ни у кого нет времени их рассматривать, хоть загружай их на Facebook, хоть нет. Акт фотографирования теперь важнее, чем сами картинки. Смотреть их, хранить и создавать свою личную память больше не модно. У будущего человечества не будет памяти. Не будет прошлого. Только будущее.

Если вам нечего сказать, не делайте вид, будто это не так.


Источники: Esquire, InterviewRussia, NG, Искусство кино.