«Времена года в Кенси: 4 портрета Джона Берджера»: Синдромы и столетие

Мария Ремига,

Когда какая-нибудь история производит на нас впечатление или трогает, она порождает нечто такое, что становится или может стать важной частью нас самих, и эта часть, будь она маленькая или обширная, — как бы потомок этой истории, ее отпрыск.

«Времена года в Кенси» четырьмя широкими мазками рисует портрет Джона Берджера — писателя, художника, арт-критика, обладателя Букеровской премии и главного друга всех ребят и зверят. В первой главе Джон долго беседует со своей давней подругой Тильдой Суинтон — актрисой и лучшим человеком планеты. Она режет яблоки, он вспоминает отца. И Тильда, и Джон — дети военных, с которыми родители никогда не говорили о войне; в середине разговора неизбежно возникает тема передачи опыта. Декабрь на излете, за окном снег, но вряд ли где-то в тот момент было теплее, чем в комнате, где беседовали эти двое. Так проходит зима.

Дальше личный тон медленно, но верно вымывается: немецкий режиссер Кристофер Рот подробно экранизирует отношения Джона с братьями нашими меньшими. Несколько сумбурный эпизод, где главным героем по итогу оказывается выразительно хрюкающая в камеру свинья, в финале оборачивается чуть ли не манифестом марксистского гуманизма, но сделанного без лобовых метафор и грубых швов. Так проходит весна.

От манифестов сдержанных к манифестам пламенным: в третьей главе с красноречивым названием «Песня для политиков» Джон беседует с другими писателями на легковоспламеняющиеся темы и делает это так спокойно, с таким внутренним достоинством, что остается только завидовать. Весь эпизод как будто целиком вырезан из каких-то подзабытых теледебатов прошлого, потому что так уже не говорят и не делают. За кадром звучит «Интернационал». Так проходит лето.

То, что я пытаюсь определить, представляет собой нечто более своеобразное и индивидуальное, нежели просто культурное наследие, это похоже на то, как если бы кровеносный поток прочитанной истории вливался в кровеносный поток истории твоей жизни. Он вносит что-то новое в процесс, в результате которого мы становимся тем, чем становимся и будем становиться дальше.

Время собирать камни? Скорее, урожай: в последней главе, где Суинтон выступает в качестве режиссера, снова воцаряется покой. В кадре появляются дети Тильды, сын Джона, и начинается такой немножко Апитчатпон Вирасетакул: свет навылет, много зелени, Джон вспоминает свои прошлые жизни. Ощущения от этого эпизода лучше всего описывать цитатой из Уэйтса: «дети играют, кончается день, какие-то люди поют под луной... У тебя есть лишь то, что ты смог полюбить. Я все это возьму с собой». Так проходит осень.

Лишенные всяких сложностей и конфликтов, свойственных семейным узам, эти истории, которые нас формируют, суть наши случайные — в отличие от биологических — предки.
Если так рассуждать, то не исключено, что какой-то обитатель этого парижского пригорода, который сегодня вечером, возможно, сидит в кресле и читает «Братьев Карамазовых», уже приходится мне дальним-дальним родственником.


В тексте приведены отрывки из книги «Блокнот Бенто. Как зарождается импульс что-нибудь нарисовать?» Джона Берджера