«Рай»: Приговоренный к смерти бежал

Рай
Режиссер: Андрей Кончаловский
В ролях: Юлия Высоцкая, Кристиан Клаусс, Филипп Дюкен, Якоб Диль, Вера Воронкова и др.
Дата премьеры в РФ: 19 января 2017

Вторая мировая война. Ольга, представительница русской аристократии, ныне парижанка, арестована за укрывательство еврейских детей. Следствие ведет француз Жюль, которого Ольга очаровывает и пытается соблазнить взамен на освобождение ее знакомого. Но жизнь корректирует планы, и в итоге Ольга оказывается в концлагере, в который с проверкой приезжает Хельмут, фашистский офицер, одержимый идеей Рейха и готовый занять ответственнейший пост в будущем. Этих двоих, как оказывается, связывает одна давняя, но оставившая неизгладимый след в сердце Хельмута встреча.

Новый фильм Андрея Кончаловского — казалось бы, практически полная противоположность его предыдущей работе, полудокументальному бытописанию «Белые ночи почтальона Алексея Тряпицына». Изысканные статичные планы, черно-белая и имеющая формат фильма 40-х 4:3 картинка, и, пожалуй, главное — метафизическое повествование, в котором слово дается умершим людям. Идея завораживает уже с самого начала: в центре белой комнаты, смотря в камеру, рассказывают свою историю три человека, находящиеся на рубеже между жизнью и смертью. И вот в этом как бы документальном запечатлении эфемерного «Рай» все же перекликается с методикой прошлого фильма режиссера.

Три человека и три разных взгляда: со стороны прошедшей концлагерь женщины (неплохая, но скорее театральная Юлия Высоцкая), с позиции высокопоставленного нациста и с точки зрения французского шпика, который служит войскам, оккупировавшим его страну. Наиболее удачным и интересным среди них вышел образ немецкого офицера Хельмута — по сути глупый самоуверенный мальчишка, которого преступная идеология легко поглотила и заставила свято следовать ей до того момента, пока что-то личное не заставило в первый раз задуматься, но за частным все равно не увидеть целого. Более человечный взгляд Кончаловского, смотрящий сквозь тонны идеологических пленок и страниц, здесь приходится как нельзя кстати, ведь времена одномерных образов «чужих» давно позади.

И тем более обидно, что, буквально сразу взяв за грудки, фильм ближе к концу ослабляет хватку, а по итогу и вовсе оборачивается маловразумительным и сомнительным моралите. Режиссер начинает отвлекаться, разжевывая свой замысел, что вообще является хронической проблемой российского кинематографа. Особенно странно в этом свете выглядит заявление Кончаловского, что есть кино для попкорна и кино для мысли, и что он снимает второе — ей-богу, откуда тогда такая неуверенность в зрителе? Мало того, в концовке оказывается, что режиссер построил весь концепт для того лишь, чтобы провозгласить гимн самовосхвалению, которое в независимости от совершенного поступка (впрочем, для подвига это тем более характерно) в принципе непозволительно. Впрочем, все непонимания по этому поводу сразу же проясняются после того, как Кончаловский вставляет сцену с голосом бога. Действительно, человек, который считает, что может говорить c такой позиции, вряд ли видит границы дозволенного в любви к себе.

[Сергей Кощеев