«Олег и редкие искусства»: Сначала в бездну свалился стул

Маленький хрупкий человек стоит в проходе Эрмитажа и долго-долго говорит про имперскую красоту и про то, как Екатерина тонко чувствовала музыку. Произносит фразу «влагалище мироздания». Прижимает руки к ушам. Закрывает глаза. Дальше следует набор очень простых, практически обескровленных кадров: маленький хрупкий человек трогает клавиши, маленький хрупкий человек показывает дом, где творил Тарковский, маленький хрупкий человек спит, маленький хрупкий человек рассказывает о том, что церковь дала музыке, и что грандиозно могут играть только по-настоящему чувствительные люди, чья кожа не содрана грубыми инструментами современной реальности.

Человека зовут Олег Каравайчук, он — великий композитор, хотя, кажется, никогда не считался новатором. Был учеником Рихтера, получил рояль за свою игру от Сталина, написал музыку к восьмидесяти фильмам. Лучшие картины Муратовой без него были бы совсем другими. Сергей Курехин считал его кумиром и как-то сказал, что так, как Каравайчук, он не научится играть никогда. Олег же не считает себя таким уж гением. Но когда он начинает играть, весь остальной мир исключается из уравнения, и остаются только его руки, — то порхающие, то с размаху бьющие по клавишам рояля.

«Олег и редкие искусства» длится всего один час десять минут; это скорее полнометражная сноска к личности Каравайчука, чем попытка найти к ней ключ. Никакого закадрового текста, никаких титров-подсказок, только голос Олега, его лицо, выражения его глаз, его руки, наконец. Посторонним вход воспрещен, но если зритель готов сесть на стул и просто смотреть вдаль, как завещает в одной из сцен композитор, то есть шанс, что частицы волшебной пыльцы осядут и на его плечи тоже. Камера, несмотря на статичность, дышит полной грудью, все цвета как будто пропущены через какой-то специальный фильтр, который отстраняет все происходящее на экране от повседневной жизни. Олег почти все время говорит или играет; честно говоря, и то, и другое завораживает практически в одинаковой степени. Весь фильм пролетает, как один непостижимый миг, необъяснимый, глубокий, манящий: трудно поверить, что такая музыка есть на свете, что есть такой человек, потому что так не бывает, так не бывает, так не бывает. Режиссер Андрес Дуке, поймав птицу удачи за хвост и получив возможность поймать в объектив неуловимого Каравайчука, по-херцоговски выпустив на волю редчайшую энергию, поступил единственно верным способом. Маленький хрупкий человек ходит по лесу, маленький хрупкий человек говорит, что удобные мелодии ни к чему, маленький хрупкий человек играет. Больше, кажется, ничего и не нужно.

Мария Ремига