«Человек, место, время и снова человек»: По-вашему, буддисты людей не бьют?

Человек, место, время и снова человек / Ingan, gonggan, sigan geurigo ingan
Режиссер: Ким Ки Дук
В главных ролях: Чан Гын-сок, Ли Сон-джэ, Мина Фудзи, Ан Сон-ги, Рю Сын-бом, Дзе Одагири, Тхэ Хан-хо
Дата премьеры в РФ: 20 декабря 2018

На бывшем военном корабле путешествует разношерстная группа людей: политик, гангстеры, интеллигенция, проститутки и много кто еще. В одно прекрасное утро, без каких-либо на то видимых причин, судно покидает водную гладь и отправляется бороздить небесные просторы.

По традиции, в изолированном обществе пассажиров, попавшем в экстремальную ситуацию, начинается форменный Оруэлл. Политик оперативно узурпирует власть у капитана под предлогом «заботы о людях», гангстеры становятся его карающей рукой, а простой народ падает в пучину пороков и насилия. За всем этим наблюдает умудренного вида старичок, который явно все понимает и что-то тайком замышляет.

Ким Ки Дук — безусловно, любопытный режиссер. Правда, смотреть его последние лет десять почти невозможно. Из человека, который в числе первых заявил о мощи южнокорейского кино (пускай на родине его никогда особо не любили), он превратился в автора, чьи фильмы смотрит только фестивальная публика и преданные фанаты. И то лишь ради того, чтобы увидеть очередной великий формалистский эксперимент, где все друг друга больно режут и почти не разговаривают. Иногда это интересно, чаще — совершенно невыносимо. Но всегда, в общем-то, об одном и том же.

В этом плане «Человек, место, время и снова человек» идеально вписывается в фильмографию режиссера. Все, за что его ругали последние годы — любовь к бессмысленной эксплуатации, провокации, манипуляции и прочим жутким вещам — здесь приобрело еще более вычурные и уродливые формы. Люди режут и стреляют друг друга, кого-то пять раз подряд насилуют (нет, это не шутка), а зрителю в лицо не перестают пихать очевидные метафоры. Когда-то Ки Дука сравнивали с азиатскими классиками, теперь он похож на Аронофски для бедных.

Однако стоит отдать фильму должное: несмотря на все его проблемы, это не слишком скучно смотреть — пускай пресловутое деление на части и сбивает ритм ленты. Если воспринимать ее как ироничный эксплуатационный хоррор, то, в принципе, можно перетерпеть два часа занудств и религиозных метафор, даже получив некое извращенное удовольствие. Но все равно, «Человек, место, время и снова человек» интереснее воспринимать не с кинематографической стороны, а с академической или даже научной, если хотите. Наблюдать не за тем, что станет с героями, а за тем, что же еще способно родить сознание Ким Ки Дука.

Фильм никак не получится отделить от личности его создатели. Даже его главная провокация — вовсе не в жестокости и насилии. Она в названии. Ким Ки Дук намеренно обращается к структуре своего главного зрительского хита, поэтичной драмы «Весна, лето, осень, зима...и снова весна»: здесь то же разделение на части, те же темы цикличности мира, неотвратимости событий. Ким Ки Дук как бы переосмысляет собственное видение, обозначает новый этап в карьере и своем отношении к окружающему миру. И это переосмысление больше похоже на диагноз — был мудрым буддистом (режиссер в одно время серьезно подумывал стать священником), стал озлобленным на весь мир циником. На смену созерцанию и попытками прийти в гармонию с неприятными сторонами жизни пришло садистское желание показать всем-всем-всем, в каком они, оказывается, дерьме.

Но страшно не столько за героев, сколько за самого Ким Ки Дука. Он ведь прекрасно все понимает, более того, открыто иронизирует — то ли сам над собой, то ли над зрителем, то ли просто куда-то в пустоту. В «Человек, место, время и снова человек» персонажи вдруг начали удивительно много разговаривать, по делу и без, в совсем нетипичной для автора манере. Молчалив лишь один герой, тот самый странный седой старик, видящий и знающий все и обо всех. Легко предположить, что за его образом скрывается Творец — и в религиозном, и в художественном смысле, словно Ким Ки Дук собственной персоной наблюдает за героями. Он не вмешивается в творящиеся зверства, но пытается на их основе построить что-то новое. И проваливается — никакой жизни не выходит, из ненависти растет только ненависть. Если раньше он молчал, потому что мог говорить без слов, теперь молчит, потому что просто нечего сказать.