71-й Каннский кинофестиваль: «Экстаз»

Climax / Экстаз
Режиссер: Гаспар Ноэ
В главных ролях: София Бутелла, Ромэн Гильермик, Сухайла Якуб, Смайл Кидди

Группа танцоров разного происхождения, темперамента и расцветки в формате говорящих голов отвечает на стандартные вопросы: что есть рай, как вы любите двигаться, интересуетесь ли запрещенными веществами. География ответов охватывает в том числе и Берлин, который представляет крупноватая блондинка, с иронией в голосе замечающая, что уехала из города, потому что там слишком много наркотиков. Все это вписано в квадрат старого телевизора, по бокам лежат DVD-диски: «Мамочка и шлюха», «Суспирия» и другая мрачноватая классика. Изображение резко сменяется, мы попадаем в танцевальный зал, зажигается свет, начинается праздник духа и тела.

Всюду жизнь: ребята выделывают невероятные па, по стаканам лихо разливается сангрия, в которой зазывающе покоятся фрукты. Чувство времени теряется. Неизвестно, сколько проходит до момента, когда в воздухе что-то щелкает, и веселье разбивается об гранит тревоги. Что-то не так, что-то не то, ритм больше не друг, а враг. Первой неладное начинает замечать (точнее, ощущать) девушка в коротком золотистом платье по имени Сельва (София Бутелла). Дальше — больше.

Казалось бы, молния не может ударить два раза в одно и тоже место: после «Входа в пустоту» аттракцион смерти должен был закрыться навсегда, ибо такое не повторяется. Сбив доверчивого зрителя обманчиво доходчивой «Любовью», главный гид по other side выходит на танцпол, который на деле оказывается десятым кругом дантовского Ада, где герои выходят на бой с тенью или игру с самими собой. 1996, it was just last night — гласит нам пресс-кит фильма. Ну-ну, а какие ночи во вселенной Гаспара — не последние?

Ноэ не зря каждый раз обращает время в труху, показывая, насколько оно на самом деле неважно. Можно пустить фильм задом наперед, провернуть его через мясорубку, вообще отменить время за ненадобностью, и все равно это будет понятная история — причем не только тем, кто хоть раз в жизни просил, чтобы его поскорее отпустило. Генри Миллер писал: «Двуногие существа представляют собой странную флору и фауну. Издали они незначительны; вблизи — часто уродливы и зловредны. Больше всего они нуждаются в пространстве, и пространство даже важнее времени». Гаспар наглядно иллюстрирует эту мысль с поправкой на то, что это не плохо и не хорошо — просто такова природа. И не зря наркотики, этот дистиллят эмоций, здесь формально двигают сюжет. Сами по себе они ничего не добавляют человеку, только открывают то, что и так заложено, зазывают демонов на пир, приглашают на казнь.

Поразительно, конечно, как из раза в раз используя одни и те же инструменты, Гаспар взламывает структуру: обманчиво отсутствующий нарратив волшебным образом начинает складываться в связную историю, и чем больше думаешь о фильме, тем лучше сходятся концы с концами. Поразительно и то, как при репутации арт-террориста Ноэ гениально удерживается на грани, понимая, что чем меньше показываешь, тем страшнее. Режиссер отказался от любой психоделической визуализации и ведет свою трансляцию исключительно со стороны внешнего мира. Там, где девять из десяти режиссеров отвлеклись бы на неон, переживания героев, секс, поножовщину, соревнование с Дэнни Бойлом, наконец, Гаспар просто позволяет камере парить над героями, вертя их, как стеклышки на солнце, подсвечивая ту или иную сторону. Гротескный джалло-притон, где в сангрии плещется LSD (или что похуже), на поверку оказывается до жути правдоподобным, и смотря на то, как Бутелла буквально умирает от паранойи и лязга в ушах, понимаешь, что вряд ли хочешь знать, что сейчас творится у ее героини в голове. Но при этом почему-то отчетливо догадываешься, что именно — желание закричать от усталости при виде собственного отражения в зеркале знакомо многим.

Тот факт, что съемки длились чуть больше двух недель, а грандиозную финальную сцену сняли с первого дубля, говорит нам о том, что а) склейки по-прежнему сильно переоценены; б) Гаспар Ноэ — не человек, а инопланетная форма жизни. Понятно, что одним планом по десять минут сейчас снимает каждый второй, но Ноэ — один из немногих, у кого это реально имеет смысл. Он работает без швов, потому что ему опасно отвлекаться: погружение должно быть незаметным и желательно с головой. И не считая пижонского поклона Линчу (участвуют губная помада и свастика), тут отвлекаться и не на что — у картины идеальный ритм, позволяющий без лишних раздумий дернуть Харона за рукав и попросить билет в один конец.