«Наш зритель не хочет признавать свои слабые стороны»: интервью с Александром Хантом

Режиссёр Александр Хант — один из главных российских дебютантов этого года. Его фильм «Как Витька Чеснок вёз Лёху Штыря в дом инвалидов» месяц назад выиграл одну из главных премий кинофестиваля в Карловых Варах, а вчера стал триумфатором выборгского «Окна в Европу», взяв четыре награды.

Витька Чеснок (Евгений Ткачук) — 27-летний выходец из детдома. Днем он недобросовестно работает на заводе за копейки, которые вечером добросовестно пропивает вместе с любовницей (Алина Насибуллина), ночью со скандалом возвращается к нелюбимой жене и маленькому сыну. Из порочного круга его вытаскивает неожиданно появившийся отец — Лёха Штырь (Алексей Серебряков). Он полностью парализован, и сын, недолго думая, решает отвезти родителя в инвалидный дом и по наследству получить квартиру. Дорога предстоит длинная и полная сюрпризов.

«Чеснок» — бодрое, смешное и красивое роад-муви. И, как это часто бывает в России, оно говорит не только и не столько о распаде отдельно взятой семьи, а о распаде связей вообще, невозможности принять и осмыслить свое прошлое. Мы поговорили с Александром до того, как это стало мейнстримом сразу после премьеры фильма в Выборге.

Во-первых, поздравляю вас со столь успешным дебютом, и первый мой вопрос — каково со своей первой работой оказаться в Карловых Варах, на кинофестивале класса А?

На самом деле мы туда заскочили в последний вагон, отправив незаконченную версию фильма наобум. Неожиданно пришёл ответ, что нашу картину хотят видеть на фестивале. У меня, как у человека самокритичного, было ощущение, что нас взяли только для количества. Я ехал с целью осмотреться, посмотреть, как аудитория воспринимает кино — это был первый показ. И для меня, и для оператора, и для продюсера — мы втроем были на фестивале — было полной неожиданностью то, что мы взяли приз.

Думаю, в каком-то смысле это очень сильно компенсировало все душевные затраты, которые я два года посвящал картине, высасывавшей из меня всю энергию. Я уже не помню времени, когда не работал над ней. Помню только, что когда-то давно к ней готовился, потом долго и мучительно снимал, потом долго-долго-долго монтировал. Поэтому сейчас для меня наступил момент, когда я вдруг столкнулся с целой волной обратной связи.

Чем хороши фестивали? Ты общаешься непосредственно с публикой, люди делятся впечатлениями, и возникает некая эмоциональная волна. Поэтому отклик — особенно положительный — становится очень важным для режиссёра. И Карловы Вары стали подъемным, вдохновляющим моментом, теперь я заряжен, весь горю снова страдать на полях кинопроизводства.

Удалось ли пообщаться с коллегами по цеху, услышать чье-то авторитетное мнение на фестивале?

Ну, во-первых, я совершенно ничего не знал про этот кинофестиваль. Посмотрев сайт, я понял, что есть такая гостиница Термал, там же находится кинозал. Я подумал, что это маленький камерный фестиваль, где всё происходит в одном месте. Но оказалось, что он раскинут на весь город, каждый зал набит битком, море просмотров, да и уровень организации в целом потрясающий. Я окунулся в эту новую реальность. «Кинотавр» — замечательный кинофестиваль в замечательном городе, но там остро чувствуется статусное деление: VIP-вечеринки, все эти решётки, важные персоны. Мне кажется, это лишнее для фестиваля, в Карловых Варах мне понравилось именно отсутствие этих границ, свободное пространство.

А на Кинотавре вы были в качестве гостя?

Нет, наш «Чеснок» был в Work in Progress — программе незаконченных фильмов, где мы показывали 15-минутный фрагмент картины с целью обсудить её дальнейшую судьбу с прокатчиками, продюсерами. Раньше в разговорах с продюсером мы сходились в том, что это лента не для проката и нужно больше двигать её по фестивалям, но тут, в Выборге, мы увидели обратную связь, которую я хотел, но не надеялся получить.

Очевидно, что Выборг пока дарит приподнятое настроение. И здесь, наверное, нет такой «классовой градации», как на Кинотавре?

Да, настроение отличное. И в Выборге, по сравнению с Кинотавром, всё намного проще, в такой атмосфере находиться приятнее — плюс у этого пограничного города есть особый колорит, придающий дополнительную прелесть. Правда, в зале бы побольше людей.

Ну, на вашем фильме был полный зал.

Да, но я побывал на нескольких картинах, где зал был достаточно пустой. И мне кажется, это нужно решать совместными усилиями, в том числе с помощью Cinemaholics — попытаться проломить эту стену, пробить непонимание, отторжение российского кино, потому что у меня складывается впечатление, что зритель терпеть не может всё, что снято в России. Надо что-то придумывать, а в первую очередь — снимать больше кино.

Читаете ли вы критику на свои фильмы? Понятно, что российских рецензий на данный момент в принципе нет (интервью было взято на следующий день после премьеры фильма в Выборге — прим. ред.), а что насчёт ревью из Карловых Вар?

Ну, я посмотрел, поинтересовался, конечно. Пока что всё положительно, звучит обнадеживающе, только на YouTube, под трейлером фильма, есть комментарии — там нас конкретно «обласкали», просто перемыли все кости. Такое ощущение, что все уже посмотрели фильм.

Главный герой вашего фильма — Витька Чеснок — молодой алкоголик, живущий в российской глубинке с нелюбимой женой и сыном. Он готов сдать своего отца, пусть и по понятным причинам, в инвалидный дом. Это ваше видение провинциальной молодёжи?

То, что люди стали гораздо более циничными и беспринципными, — это факт. Конечно, наша картина — это преувеличение, мы не говорим, что это настоящая история, правда, которую мы вынесли на экран. Это собирательные образы, собирательные ситуации, но всё это мы вытащили из жизни. Во-первых, я сам вырос в небольшом городе Ханты-Мансийске, окруженный такими ребятами, во-вторых, когда мы ездили в Тверь выбирать локации, мы видели всех этих Чесноков. Наш зритель не хочет признавать свои слабые стороны, слышать критику. Мы всегда прячемся от проблем и хотим видеть себя лучше, чем мы есть, во что бы то ни стало. А мне кажется очень важным сознаваться в собственных тёмных проявлениях.

Насколько я понимаю, история Витьки Чеснока во многом перекликается с вашей биографией?

Не сказать, что я прошел такой же путь. Да, я вырос без отца, как и многие мои друзья, и тема безотцовщины очень актуальная, я знаю множество людей из распавшихся семей. Вопрос скорее в том, за что я брался — за отношения. Я понимаю, что вырасти без отца — не значит потерять его. Он все равно есть в твоем характере. Для меня важны отношения с отцом. Когда мы по прошествии многих лет начали знакомиться, я понял, что перед мной очень интересный человек, узнавая которого, я узнаю самого себя.

Витька повторяет судьбу своего отца.

Конечно, мы все повторяем ошибки родителей.

Ткачук и Серебряков очень похожи внешне. Как проходил кастинг?

Это счастливое совпадение. Я, когда читал сценарий, понимал сразу, что его надо отправить Ткачуку. И про Алексея я тоже начал думать и, конечно, учитывал их сходство, мы активно использовали это в фильме.

Это правда, что Серебряков, прочитав сценарий, согласился сниматься бесплатно?

Да, он сделал нам такой подарок, с нашим скромным бюджетом было невозможно тянуть его ставку. Мы могли предложить ему совершенно символические деньги. Он согласился сниматься бесплатно, и очень этим помог. Нам очень повезло, он в это время был в Москве, снимался в длинном проекте «Доктор Рихтер», благодаря чему у нас было 16 смен подряд. Всего была 21 смена: Ткачук был в каждой, Серебряков приехал, отснялся и уехал. Думаю, его прежде всего привлекли сценарий и желание поработать с Женей. Также я писал ему письма, и, видимо, когда его обступили со всех сторон, он просто не смог отказаться.

Как вы пришли к такому саундтреку — с Хаски, Грибами, Антохой МС — выбирали сами?

Саундтрек был одним из тяжелых испытаний фильма. Я перепробовал всё, а пришел к самому очевидному — когда мы снимали, Ткачуку пришла мысль: а почему в машине не играет рэп? Чеснок же слушает рэп. У меня была затея с электронной музыкой, даб-степом. В общем, когда я начал монтировать, понял, что все мои затеи бессмысленны и нужно что-то придумывать. И придумал лубочную балалаечную музыку, мне хотелось подчеркнуть момент сказочности — придать ощущение, что это не реальные герои, а выдуманные персонажи, чтобы к ним было правильное отношение. Очень долго в монтаже была эта музыка, но в какой-то момент я понял, что пришел к карикатуре, что она создает ощущение иллюстративности, не дает зрителю приблизиться к героям. И тут возник Гершвин, «Голубая рапсодия» — она создавала идеальный контраст, который делал этот мир более ярким, через эту музыку можно было внимательнее отнестись к героям. У нас возник долгий спор с продюсером, который все мои варианты отметал. Я перепробовал кучу вариантов, отказался от Гершвина, и на самом финише обратился к своему герою.

В нескольких сценах я уже использовал музыку, которую он слушает, я подумал: «А что, если мне погрузиться, понять её?» Я переслушал целую кучу рэпа, открыл для себя целый мир. Каждый второй берет камеру и зачитывает свои тексты — это такая народная штука, даже лубочная. Рэп очень органично влился в этот мир, заполонил всё — потом частично даже пришлось убирать что-то. Так и появилась эта замечательная история с замечательными исполнителями: «Грибы», MC Раптор, Хаски, Антоха МС, «Не будите спящих». Нашел замечательную группу, не имеющую к рэпу никакого отношения — проект Жоры Кушнаренко, называется «Не твоё дело»: две песни в начале и финальная принадлежат им. А ещё часть музыки к фильму написал замечательный электронщик #PRNRML Владимир Иванов. И всё встало на свои места.

Как вы при ограниченном бюджете договаривались с этими довольно известными музыкантами?

Мы со всеми выходили на связь лично, и я благодарен каждому из них — все пошли навстречу, кто-то отдал свою музыку за символическую плату, кто-то бесплатно.

2017-й год можно назвать успешным для российского кинематографа: многие картины успешно проявили себя на международных кинофестивалях. Как вы считаете, это просто удача или качественное изменение индустрии в целом?

Не очень понятно, что происходит с российским кинематографом в целом, всё всегда идёт волнами. Ситуация не меняется, сложившаяся система не рушится. Очевидно, что в нашем кино что-то должно поменяться, ему до сих пор не доверяют. Прежде всего, нужно в разы больше снимать — тогда количество перерастёт в качество. Мы по крупицам выцарапываем каждый свой фильм, в течение долгого времени идёт поиск финансов. И вместо того, чтобы наращивать мускулы кинематографа, мы долго сидим на диете. Деньги руководят всем. Мой продюсер предоставил средства и никак не вмешивался в творческий процесс, но бюджет был ограничен — и этот ограниченный бюджет был той самой сдерживающей силой, которая заставляла нас ужиматься по времени, отказываться от каких-то вещей. Это негативно влияет на результат.

Вы получили какую-то поддержку от Министерства культуры?
Были ли какие-то ограничения со стороны государства?

Да, было выделено 25 миллионов на дебют, и мы на эти деньги и снимали. Как всё это работает: есть конкурсы по разным направлениям, в том числе дебюты — в эту секцию отправляется огромное количество заявок. Первый этап преодолевают те, кто правильно подал пакет документов. Во втором туре они внимательно знакомятся с проектами и составляют шорт-лист. Последний круг — это питчинг, где каждый рассказывает о своём фильме, и уже по итогу этих трех туров определяется победитель, который и получит поддержку. Когда мы проходили питчинг, были поддержаны только два дебюта — это очень мало. Все деньги уходят в коммерческое кино, и у меня есть ощущение, что наше законодательство далеко от совершенства. Нужно продвигать людей, которые занимаются открытиями, исследованиями, пытаются выводить зрителя на какой-то диалог. Создается ощущение, что это никому не нужно. Я считаю, что дело за независимым кино. Всё-таки нужно искать способы снимать самому, на коленке, за копейки. Не бояться прокатного удостоверения — оно стало страшным, слишком много ограничений. Не бояться законов, которые постоянно пытаются загнать нас в рамки приличия. В общем, надо снимать и не показывать кино — потому что показать его будет невозможно.

Кстати о прокате: какова дальнейшая судьба картины?

Это открытый вопрос, мы ищем прокатчика, либо будем прокатывать фильм сами. Но прокат будет точно, скорее всего — поздней осенью. Забавный факт: на Кинопоиске указано, что премьера фильма в России состоится 1 января 1973 года.

Какие российские фильмы вы успели посмотреть в этом году?

«Нелюбовь» я не смотрел. Я скорее критично отношусь к Звягинцеву. Мы точно на одной стороне баррикад, но я не разделяю его подход, это мне не близко. Впрочем, заниматься критикой — не моя работа. Он делает своё дело, и это правильно. Мой фаворит в этом году — «Теснота», я считаю, что этой картине дали меньше, чем она заслуживает. Я считаю, что такое достойное кино нужно показывать зрителю. «Аритмия» — замечательный фильм, мне очень нравится актёрская работа Саши Яценко. Но некоторые другие работы Хлебникова привлекают меня гораздо больше — например, «Свободное плавание». Я не думаю, что это какая-то особая веха для Бориса, просто картина показывает, какой он человек, его почерк.

А какие у вас ориентиры в зарубежном кинематографе?

Мне кажется, что современное кино во многом заштамповалось. Обращаясь к Эйзенштейну, Куросаве, видишь, что приемы, которые они использовали в своё время, выглядят очень неожиданно, непривычно. Мне кажется, мы можем заново вскрыть это историю и пустить на экран больше возможностей языка. Я сейчас как раз стремлюсь зацепиться за более свободное отношение с ним. В «Тесноте», пусть эта история и очень реалистичная и жесткая, само изображение, формат кадра, говорят о том, что Кантемир решал эти языковые вопросы. Язык никуда не исчез — как бы мы ни хоронили его через догмы, через братьев Дарденн — вектор неожиданно меняется. Бытует мнение, что кино давно умерло, возможно даже в 1966 году, но я считаю, что похороны ещё можно затянуть.

Ваша следующая картина расскажет нашумевшую историю псковских подростков?

Эта история в разработке, я собираю материал, работаю над структурой сценария, жду окончания суда. Мне удалось выйти на связь с людьми, которые непосредственно связаны с этой историей и, получив от них информацию, я понял, что правильно этот случай понимаю. Но я пока не могу сказать, что это лента, которую я снимаю следующей — у меня есть ещё один проект, с которым мы прошли питчинг в «Фонде кино». Это остросюжетная комедия о вранье, о том, как же мы любим врать обо всём, и как фатально это может обернуться. Я занимаюсь этой историей, а случай со школьниками аккуратно вынашиваю. Когда я столкнулся с этой ситуацией, то в ребятах увидел многое от себя в том возрасте. Поэтому я очень переживаю за эту историю и уверен в том, что она в любом случае состоится на моих условиях. Возможно, не будет продюсера, не будет денег, не будет прокатного удостоверения — хотя удостоверения точно не будет — я знаю, что должен это сделать.

Что это за профессия — режиссёр? Когда у меня в школьные времена появилась камера, она стала для меня вещью, позволяющей мне рассмотреть вещи, которые я не могу без неё увидеть, инструментом для исследования — как микроскоп. И мне кажется, что наша профессия — профессия исследователя. Это вопрос не результата, а дороги, и во время этого пути мы выясняем очень важные и нужные, для самих себя и не только, вещи. Мы исследуем мир и, занимаясь производством кино, имеем возможность этим поделиться. И тема этих ребят кажется мне важной в поколенческом плане — она касается очень многих. И я хочу в ней разобраться для себя и для кого-то ещё.

Если режиссёр — исследователь, то что такое кино в целом?

Кино — это просто форма. Форма языка, общения. Прежде всего я воспринимаю просмотр фильма как возможность пообщаться. Ты вступаешь с фильмом в эмоциональный разговор, обмениваешься мыслями, он заставляет тебя о чем-то задуматься. Эта связь обязательно есть. А если её нет — значит, она ещё больше, тогда это бурный монолог, особенно когда ты не можешь уйти с просмотра (смеётся).

Ну и последний вопрос: как подниматься молодым режиссёрам? Где искать поддержку для своих проектов? Может ли человек без образования просто взять и начать снимать?

Если хочешь снимать — надо снимать. Вернер Херцог прежде всего учит студентов подделывать документы, взламывать замки, проникать в запрещённые места, и я с ним полностью согласен. В нашей профессии важно уметь выкручиваться, искать. В поиске денег ты чаще всего проваливаешься в депрессивное состояние: я очень долго искал бюджет на другой сценарий, написанный совместно с Михаилом Хурановым, мы долго искали возможность выпустить эту историю про тюрьму. Неудачно; но в процессе поиска я встретил Фёдора Попова, который дал мне сценарий «Витьки Чеснока». Трудиться, бороться, не сдаваться, если кино — это не твоё хобби, а дорога, по которой ты куда-то идешь, что-то важное в тебе. Ну, в конце концов, отрежешь себе ухо и загремишь в психушку. Тоже вариант.