Тим Рот, один из величайших хамелеонов мирового кинематографа, родился 14 мая 1961 года в семье журналиста и учительницы. После ухода Рота из школы искусств его приметил независимый режиссер Алан Кларк и пригласил на роль наци-скинхеда в своей социальной драме «Сделано в Британии» (1982). С тех пор Рот не исчезал с экрана, снявшись более чем в семидесяти сериалах и фильмах, среди которых культовые «Винсент и Тео» Роберта Олтмена, «Повар, вор, его жена и её любовник» Питера Гринуэя, «Бешеные псы» и «Криминальное чтиво» Квентина Тарантино, «Все говорят, что я люблю тебя» Вуди Аллена, «Молодость без молодости» Фрэнсиса Форда Копполы. В 1995 году актер подарил миру одного из лучших злодеев за всю истории кино, сыграв в костюмированной драме «Роб Рой», за что был заслуженно номинирован на «Оскар». Режиссёрским дебютом Рота стала расхваленная критиками картина «В зоне военных действий» (1999).
Одна из последних на данный момент работ актёра — роль доктора Кэла Лайтмана в американском телесериале «Обмани меня». Лайтман — специалист по допросу, его метод строится на анализе поведения тела и лица человека во время разговора.
Твой персонаж в «Обмани меня» очень необычен. Работал ли ты с консультантом, чтобы подготовиться к этой роли?
Да, меня консультировал специалист по микровыражениям, (короткие неконтролируемые выражения лица, появляющиеся при попытке скрыть или подавить эмоции — прим.пер.) изобретатель Системы кодирования лицевых движений. Он может определить ложь, не слыша речи, общаясь с человеком, говорящем на незнакомом языке — всё это не имеет значения, система основана на языке жестов: ваше тело показывает одно, а мозг говорит другое. Он в течение долгих лет — с 60-х годов до настоящего времени — изучал это за границей, наблюдая за племенами в Новой Гвинее, к примеру. Сейчас у него есть своя лаборатория, и его системой пользуется множество людей. Также он работает на государство. Его цель — доказать людям, что пытки не должны использоваться, что они не только негуманны, но и бесполезны. В начале актерской карьеры я как-то играл мучителя в одном из английских ТВ-шоу и общался с парнем, которому довелось использовать ту самую систему семиточечной пытки с фотографий из Абу-Грейб (иракская тюрьма, в которой американские солдаты жестоко пытали заключенных — прим.пер.). Когда эти фото всплыли наружу, все были так шокированы, будто ничего подобного раньше не происходило.
С позиции актера эта роль, наверное, весьма интересна, потому что актеры, по сути, профессиональные лжецы, профессиональные притворщики, которые должны верить в собственную ложь.
Полагаю, что так. Я никогда не посещал актерскую школу, так что для меня это палка о двух концах: многое из того что мы, актеры, делаем, является обманом и пусканием пыли в глаза. Так что присутствие этого парня, Пола, немного действует на нервы, ведь он может раскусить любое твоё притворство.
Он обучил тебя вещам, которые могли бы помочь тебе определять степень искренности других людей? Это могло бы привести в замешательство деятелей шоу-бизнеса.
Я учился не слишком усердно именно по этой причине. (смеётся) Я не брал никаких дополнительных уроков, хотя мог бы. Я и благодаря сценарию знаю достаточно много.
Ты когда-то начинал свою карьеру именно на британском телевидении, но это — твоя первая главная роль в сериале. Чем эта работа отличается от исполнения ведущей роли в полнометражном фильме?
О, это совершенно разные вещи, раньше я никогда не занимался чем-то подобным. Во-первых, это сложнее: более длинные съемки, огромный объем сценария каждый день. По сути, ты каждые полторы недели снимаешь маленький самостоятельный фильм. Плюс ко всему этому, с каждым новым эпизодом авторы пытаются поднять ставки по мере раскрытия характеров персонажей. В течение восьми съемочных дней ты получаешь сценарий следующей серии, и получается, что ты одновременно работаешь с двумя текстами. Так что это очень напряженный и весьма утомительный процесс. Немного похоже на игру в театре, где ты играешь одного и того же персонажа множество раз, и меня это, кстати говоря, увлекает. После окончания работы над фильмом ты уже не можешь ничего изменить в своем образе, — не берем в расчет повторные съемки, конечно, — а в сериале ты можешь развивать своего персонажа до тех пор, пока не поймешь, что его характер раскрыт.
Ты вырос в Лондоне. Твой отец был журналистом, а мать — учительницей.
Да, а ещё она была художницей. Она окончила школу искусств в родном Бирмингеме, но потом устроилась учительницей в начальной школе. Мой отец, кстати, тоже неплохо рисовал.
Твой отец совершил очень интересный поступок: сменил английскую фамилию «Смит» на еврейскую «Рот». Обычно происходит обратное...
(смеется) Да, всё так и было. Эта ирония сопровождает меня в течение всей жизни. Мой отец был убеждённым коммунистом. В 17 лет он ушел на войну, вступил в военно-воздушные войска и стал хвостовым летчиком. Не знаю, почему он решил, что смена имени ему так необходима; возможно, он хотел таким образом дистанцироваться от своей семьи. Эта фамилия — дань памяти всем евреям, погибшим во Второй Мировой.
Значит, ты не еврей?
Нет, но меня приглашают на многие еврейские праздники! (смеётся) Мой отец был гуманистом и боролся против нацизма. Он говорил: «Помните, лагеря были полны евреев, цыган, гомосексуалистов и других групп людей, которым нацисты присвоили статус «нежелательных»? Это повторится, всегда найдутся люди, думающие, что подобные действия будут решением всех проблем». Поэтому он сделал всё для того, чтобы у меня и моей сестры были обширные знания в области истории, политики, чтобы мы знали о принципах меньшинств всего мира.
Ты упомянул, что твой отец хотел дистанцироваться от своей семьи. Он был представителем высшего общества?
Нет, рабочий до мозга костей. Его семья на какое-то время переезжала из Ирландии в Америку, и мой отец, в общем-то, родился в районе Шипсхед-Бей в Бруклине. Затем они осели в Калифорнии, где его отец подрабатывал, исполняя трюки в вестернах. Потом был Ливерпуль с его кирпичными фабриками. Ему тогда было одиннадцать. Отец рассказывал, что они с сестрой сбежали бы из дома, если бы не переехали, потому что в те времена работа на фабриках севера была очень, очень тяжелой. Они двинулись на юго-запад Англии, в Кент, где трудились на полях и бумажных фабриках. Когда отцу было семнадцать, он занялся самообразованием, выучил итальянский, попав в Италию во время войны... Совершенно бесшабашный парень. Он умер в 1989-ом.
Он успел увидеть твои успехи.
Да, в какой-то степени. Я был на съемках в Эфиопии, когда он умер. Мой Ван Гог в фильме Роберта Олтмена «Винсент и Тео» был во многом списан с отца. И, как ни странно, Ван Гог был его героем.
Ты посещал школу искусств, а не театральную. Как ты понял, что твоё призвание — актерство?
Когда мне было 16 или 17, мы с другом шутки ради решили пройти пробы на роли в школьной постановке, и я был, мягко говоря, удивлен, получив одну из них. Преподаватель по актерскому мастерству видел во мне проблемного ребенка, поэтому взял под свою опеку. Во время обучения в школе искусств я продолжал играть везде, где только мог: в театрах, церквях, пабах (смеется). Я уделял больше времени игре, чем учёбе, и однажды мне просто сказали: «Слушай, парень, ты свернул не туда. Либо ты всерьез берешься за обучение, либо идешь и пробуешь стать актером. Мы придержим тебе место, если вдруг решишь вернуться». Я пришел становиться на учет на биржу труда, и когда меня спросили о роде занятий, я ответил: «Актер». С того момента я начал получать работу и никогда, никогда больше не возвращался на биржу.
Твой серьезный актерский дебют состоялся в фильме Алана Кларка «Сделано в Британии».
Алан был одним из величайших людей, он покинул нас слишком рано. Наверное, это было моё лучшее время в плане актерства. Я занимался продажей рекламных мест через телефон, когда получил эту роль — подобным занимаются многие британцы, позиционирующие себя, как актёры. У моей машины спустило колесо, я искал насос и зашел в театр в Вест-Энде. Они спросили, не хочу ли я пройти прослушивание на роль в этом телефильме, на что я с радостью согласился. Я познакомился с Аланом, он — настоящий уроженец Ливерпуля: путешественник, балагур, задира, красивый мужчина, дикий с женщинами, и, в первую очередь, режиссер. Он работал во времена, когда BBC и другие компании позволяли снимать спорные драмы и брались за их продвижение. Так в моей жизни появился Алан в компании Кена Лоуча, Стивена Фрирза, Майка Ли... В общем, в грандиозной компании.
Все британские неореалисты.
Именно. Эти парни были восхитительны, и я считаю, что Алан был лучшим из них. Думаю, Кен бы со мной согласился.
У него отличное чутье на таланты: он открыл миру тебя, Рэя Уинстона, Гэри Олдмана.
О да, у него было отличное чутье, а ещё особенный взгляд на вещи, и мне нравилось, как он умел переносить это на пленку. Когда мы снимали «Сделано в Британии», он поставил меня работать с Крисом Менгесом, выдающимся кинематографистом. Это были первые шаги со Стедикам, плавные кадры, которые дают тебе полную свободу, как актёру. Это была прекрасная возможность начать сниматься. На тот момент я ничего не знал об игре на камеру, но понял, что не хочу возвращаться на театральные подмостки.
Следующей твоей работой стал ТВ-фильм «Тем временем» Майка Ли. Он славится уникальным процессом подготовки к съемкам.
Мы не получили роскоши в виде длинного процесса подготовки к съемкам, которым он прославился, но у нас было целых 14 недель, что чертовски круто для телефильма. Из них 5-6 недель отводилось на то, чтобы усовершенствовать свой образ, вжиться в роль. Я бы очень хотел поработать с ним снова. У него есть огонек в глазах. В одной из сцен мы с Пэм Феррис, исполнявшей роль моей матери, покупали продукты, и я помню, как Майк наблюдал за нами, практически нависая, делал какие-то пометки в своем блокноте, который всегда носил с собой. Он словно сам был героем какого-то фильма со своей знаменитой бородой и шляпой, надвинутой на глаза. (смеется)
Первым фильмом с твоим участием, увиденным мной, стал «Стукач».
Да, его режиссером стал Стивен Фрирз, а мы, на самом деле, только записали аудиокомментарий для The Criterion Collection (компания, специализирующаяся на выпуске фильмов в высоком качестве с комментарием создателей или киноведов — прим.пер.) Это был странный, но красивый короткий триллер со звездным кастом: Терри Стэмп, Джон Хёрт, Билл Хантер, Лаура дель Соль. Я в течение долгих лет не видел этот фильм, потому что я не смотрю фильмы со своим участием, но теперь считаю, что образ Лауры, несомненно, был лучшим из всех. В комментарии обсуждалось, что все мы пришли из разных актерских школ: я — от Алана Кларка, Джон — из Королевской академии драматического искусства, Терри — из школы рабочего класса 60-х, Лаура, в прошлом танцовщица фламенко, — с улиц. И эта женщина, никогда прежде не игравшая в фильмах, выдала самое зрелое во многих отношениях выступление. Она потрясающа.
Твой персонаж напоминает одного из тех не очень умных современных ребят, которые много-много раз пересмотрели «Лицо со шрамом» в детстве. Только у тебя это был фильм «Убрать Картера». Желтые солнцезащитные очки, желание быть тем крутым жестоким парнем с экрана.
(смеётся) Да, верно. Он, наверное, ещё никогда не держал в руках пистолета, как вдруг ему дают тысячу баксов и говорят, что теперь он — водитель для тех гангстеров. «Вау! Круто!» — и при этом не знает, что он, мать его, делает. Когда мои очки взорвались, я чуть не остался без глаза! Это была моя затея, на самом деле. Вообще-то, я хотел получить пулю промеж зубов, но это было технически невозможно, поэтому они прикрепили к линзам маленький заряд. Он был направлен наружу и прикрывал мои глаза, но всё равно было чертовски больно. Я был так молод, и это было так неразумно... Не следовало этого делать.
Тебе довелось работать с великим Робертом Олтменом над одним из лучших его фильмов, «Винсентом и Тео».
Режиссерская версия картины, которую крутили только по телевизору в Европе, длится четыре часа и проходит быстрее, чем официальная — та, что урезана вдвое. Я не смотрел ту версию и не хочу. Я работал с Питером Гринуэем, когда мне позвонили и сказали, что Роберт Олтмен хочет со мной встретиться. Я воскликнул: «Это тот парень, снявший «МЭШ»?! Он великолепен!» В то время я практически ничего не знал о проекте. И вот, я отправился к гостинице Роберта, и он заявил, что не даст мне посмотреть сценарий до тех пор, пока не убедится, что я возьмусь за эту роль. Мне показалось, это из-за того, что я слишком молод. В течение долгого времени я выглядел намного младше своих лет; в некоторых случаях это играло мне на руку, в других — чертовски мешало. И я, как дурак, начал болтать о вещах, с работой не связанных, но чем дольше продолжался наш разговор, тем больше я им увлекался. Мы говорили о людях, и я немного рассказал ему о своем отце. Он сказал: «Просто прислушайся к своему отцу. Почитай переписку Винсента с Тео и посоветуйся с ним. Забудь обо всем остальном». Он взял меня на эту роль, и это были чудесные времена. Быть за границей, играть человека, которым я глубоко восхищался, было невероятно. Мы провели три месяца, просто шатаясь по Голландии и Франции.
Роберт был известен тем, что предоставлял актерам почти полную свободу действий.
Да, Боб отдал нам сценарий, дав разрешение переписать его. Помню, я пришел на площадку как-то утром, а он спрашивает: «Где ты хочешь поставить камеру?» (смеется) У нас никогда не возникало ощущения, что мы переступаем границы, но всегда казалось, что он хочет именно этого. Мы всегда выполняли его требования. «Хэй, мы снимаем сцену, главное в которой — цвета. Почему ты не идешь на кухню резать салат?» Именно так мы и работали, и он был невероятно доволен, когда мы делали что-то по-своему. Он поощрял это. Тогда мы не понимали, что он полностью контролирует нас — это и есть мастерство.
А потом был Тарантино с его «Бешеными псами». Осознавал ли ты тогда, что это революция, или воспринимал это просто как ещё одну работу?
Я осознавал, что сценарий чертовски хорош: смешной и жестокий... Он просто зацепил меня. Я прочитал текст до середины, позвонил Тарантино и сказал, что я согласен. Но всё было не так-то просто: Квентин хотел, чтобы я сыграл не мистера Оранджа, а одного из других персонажей, (мистера Блонда или мистера Пинка — прим.пер.) но я хотел именно мистера Оранджа, потому что он актер, понимаете? У нас было невероятно много споров по этому вопросу, — я даже прошел прослушивание, хотя думал, что после «Стукача» мне больше не придется это делать — но он всё-таки дал мне эту роль. Это было безумие. Контролируемое безумие, но тем не менее. Все эти актеры со своими эго... (смеется) Но когда съемки были закончены, мы обнаружили, что отлично поладили друг с другом. Хотя Лоуренс Тирни и правда был сумасшедшим. (смеется)
С кем бы из каста «Бешеных псов» я ни говорил — у каждого припасена крутая история о Лоуренсе. У тебя есть такая?
Лоуренс поначалу недолюбливал меня — хотя, в общем-то, ему не нравится большинство людей. Потом мы с ним частенько таскались по барам, он познакомил меня со многими интересными персонажами: например, с парнем, который изобрел светящееся йо-йо. Моей девушкой в то время была милая высокая негритянка, и я не буду повторять те обидные вещи, которые вылетали изо рта Лоуренса, когда я как-то пришел на встречу вместе с ней. (смеется) Она хотела ему врезать. Причудливый он был мужик — спустя какое-то время снова решил, что недолюбливает меня. (смеется) Сумасшедший, но великолепный. Когда-то давно копы буквально вышвырнули его за калифорнийскую границу, устав разнимать драки, которые он устраивал в барах. Он приехал в Нью-Йорк, и он ненавидел Нью-Йорк: ему здесь было скучно. Чтобы хоть как-то разнообразить жизнь, он мог прийти в бар, позвонить в полицию со словами: «Скорее приезжайте, здесь происходит потасовка!» И, если бы приехали копы, он затеял бы с ними драку. (смеется)
Да, таких ребят теперь с огнем не сыщешь.
Нет, в актерском сообществе и сейчас есть похожие персонажи. Лоуренс считал, что не получил должного от этого города, и я думаю, он был прав. Эти гигантские конгломераты и корпорации не заинтересуются тобой, пока ты не начнешь приносить прибыль. Но для нас, как и для каждого, кто хоть немного интересуется историей кино, Лоуренс, Эдди Банкер и другие ребята были действительно выдающимися. Ты весь обращался в слух, находясь в компании с ними. Эдди отлично разбирался в литературе и рассказывал мне истории о своем криминальном прошлом. Но им не найдется места в современном мире. Власть имущим, кажется, нравится однообразность актеров первой величины. Помню, как-то вечером, за день до начала съемок мы ужинали у Харви Кейтеля. Я был единственным англичанином в той компании и опасался, что не впишусь в неё. Но Майк Мэдсен был очень мил, он первым подсел ко мне и завел разговор о поэзии и живописи. Так что он был первым, кто подумал: «О Господи, я не знаю, как мы будем работать с ним». Но он взял меня под своё крыло, и после съемок мы с ним и Крисом Пенном частенько зависали в барах, болтая об искусстве. Майк был одним из тех редких, особенных людей. Так что такие ребята ещё существуют, но они — редкость, и нечасто у них получается реализовать свой потенциал в этом городе.
Расскажи нам о Тарантино.
Он никогда не тратит время впустую. Если вы когда-нибудь видели интервью с Квентином, знайте: он действительно такой. Работа с ним — это «полный вперед», и ты не смеешь остановиться, пока тебе не скажут: «Сворачиваемся». Это креативный и стремительный процесс. Но не знаю, как он ведет себя на съемках новых фильмов. Мы пытались найти возможность поработать вместе над «Бесславными ублюдками», но у меня был слишком плотный график. Уже во время работы над «Бешеными псами» он был полностью уверен в том, что делает, а ведь это был его первый полнометражный фильм! Помню, в один из первых съемочных дней Харви Кейтель повернулся ко мне и сказал: «Думаю, получится довольно хорошо. Не сглазить бы!». (смеется)
Что ж, вот мы и дошли до моего любимого образа: Арчибальд Каннингем в фильме «Роб Рой», один из лучших злодеев в истории мирового кинематографа.
Моя жена сходит с ума по этому персонажу! Я думал, что буду уволен с этой роли. Нужно отдать должное режиссёру ленты, Майклу Кейтону-Джонсу. Мне нравится обыгрывать ситуацию движениями, но сейчас это практикуют немногие. Все делают акцент на характер персонажа — и всё, что тебе нужно делать, это быть нормальным настолько, насколько возможно. Мне это не нравится. Я всегда вспоминаю цитату Чарльза Лоутона: «Техничные актеры — это фотография, настоящие — картина маслом». В общем, Майкл вдохновил меня пойти этим путем, и я подумал: «Когда представители студии увидят отснятый материал, я пропал». Я позвонил своему агенту и попросил подыскать мне другую работу. (смеётся) Но потом я узнал, что им это почему-то понравилось, поэтому продолжил двигаться в том направлении. Скрывающийся под напудренным париком и щегольской внешностью скинхед-психопат — вот, что было моей целью. Жена показывала мне портреты мужчин XVIII века, выглядевших, как трансвеститы, почти комично. Но эти шотландские рабовладельцы отлично обращались с мечами и получали от этого удовольствие.
Финальная схватка на мечах между тобой и Лиамом Нисоном — лучший фехтовальный поединок со времен сражения Эррола Флинна и Бэзила Рэтбоуна в «Приключениях Робин Гуда».
Билл Хоббс, ставивший эту схватку, является одним из лучших мастеров фехтовального дела. «Не обучайся приемам боя на мечах. Сражайся так, как сражался бы твой герой, как продолжение тебя» — это была его философия. Он наблюдал за нашей игрой, а затем подобрал стиль сражения, подходящий нашим персонажам. Это был очень трудный поединок. В реальной драке Лиам был бы мертв через секунду, ибо это была неравная борьба грубой силы против изящества.
«Роб Рой» был написан одним из лучших сценаристов, Аланом Шарпом.
Алан был чертовски изумителен! Великий писатель и замечательный человек. Он создал потрясающий сценарий о Кристофере Марло, с которым я бы безумно хотел поработать, но это заняло бы слишком много времени. Это материал на телевизионный фильм или два полнометражных. Он показал его мне, видя меня в роли Марло, но сейчас я слишком стар для этого. Он не только понимает мировую историю и подноготную актерской работы, но и умеет писать именно для кино.
Ты также работал с Фрэнсисом Копполой над его первым за десять лет фильмом «Молодость без молодости».
Я считаю, что этот фильм будут помнить, хотя некоторые находят его чересчур загадочным. Мне всегда казалось, что в этом фильме Фрэнсис показал видение своей жизнь в тот момент: его успехи и неудачи, каково это — становиться старше. Если смотреть фильм, держа это в голове, он раскроется совершенно с другой стороны. Мы провели шесть месяцев на съемках в Румынии. Большая часть каста состояла из ребят, которым не было и тридцати, и было очень здорово работать с этими молодыми людьми, безумно увлеченными кино и кинопроизводством. Эта картина — бесспорный триумф цвета, текстур, настроения, необычных ракурсов, быть частью этого визуального шедевра было здорово. Но диалоги... Это была заноза в заднице. Они заставили меня впасть в депрессию, но Коппола успокаивал меня, беззлобно говоря, что я просто должен был слушаться его. (смеется) Я очень люблю Фрэнсиса. Он — человек-загадка. Он приходит на съемочную площадку первым и уходит последним. И когда мы, актеры, начинаем жаловаться на то, как трудно нам приходится, нужно просто посмотреть на крю, которые вкалывают в несколько раз больше нас. Сотрудничество с Фрэнсисом было одним из лучших за всю мою жизнь, хоть и некоторые аспекты этой работы были отвратительны. Но в целом я вспоминаю этот период моей жизни с любовью.
Твоим режиссерским дебютом стала картина «Зона военных действий» (1999). Каково это — быть по другую сторону камеры?
Для меня это лучшая работа в мире. Поэтому я провожу так много времени на ТВ — надеюсь, что это даст мне достаточно финансовых ресурсов, чтобы я смог взять перерыв и заняться режиссурой. Мне никогда не хотелось сняться в собственном фильме, но я бы хотел стать режиссером двух вещей. Одна из них — адаптированный сценарий «Короля Лира», который для меня написал Гарольд Пинтер.
Что именно в режиссуре так сильно тебя привлекает?
Все сыгранные мною роли — это работа на кого-то ещё. Каждый образ — это то, чего хочет режиссер. Фильм — это детище режиссера, а не актера. Ты подстраиваешься под его видение. Ты можешь вносить что-то свое, но режиссер видит это иначе, и твоя задача — дать ему что-то максимально близкое к образу в его голове. Это сделка. Это игра. Как режиссер, я сам выбирал обои, цвета, линзы, макияж. Я мог вмешаться в любой процесс. Это было восхитительно. Называйте это мегаломанией, но теперь, черт возьми, моя очередь! Это впервые был целиком и полностью мой фильм, я наложил на него свой отпечаток. Это невозможно, когда ты актер. Они дают тебе «Оскара», но это заслуга режиссера. А вот в театре абсолютно всё — заслуга актёра.
И сценариста.
Да. То же и с телевидением. Они отдали бразды правления сценаристам, и смотрите, что получилось: нет никакого баланса.
Как ты готовился к съемкам? Изучал ли ты фильмы любимых режиссеров?
Нет, я вспоминал ошибки режиссеров, с которыми работал. Худшие из них повлияли на меня сильнее всего.
Мы начинали с разговора о телевидении, так почему бы не закончить на той же ноте: многие актеры, ушедшие из полнометражных фильмов на телевидение, признаются, что им нравится та стабильность в работе, которую ТВ может им предоставить. Имеет ли место страх, даже в момент нахождения на пике карьеры, что любая роль может стать последней?
Безусловно! Думаю, мысль о безработице — отличный мотиватор для многих актеров. Это одновременно и напрягает, и стимулирует.
Тебя могут вышвырнуть за борт завтра, и ты не знаешь, сможешь ты ухватиться за него или нет. Мне не нравится множество вещей в структуре телевидения, и иногда так и хочется послать всё это. Оно постоянно топчется на одном месте, хотя могло бы развиться до невероятных масштабов. Подобные вещи раздражают, но работать с персонажем, развивать его — это мне нравится. А ещё у нас восхитительный каст, очень милые люди, благодаря которым каждый день ходить на работу становится чуть легче. (смеется) Без них я бы не справился с первыми восемью эпизодами.
Источник: The Hollywood Interview
